Меч

Ромей улыбнулся. Если верить слухам, то монахи, забиравшиеся в Африку, порой ужинали человечиной. Ничего удивительного. Захочешь выжить, в нужник с головой нырнешь и будешь сидеть, пуская пузыри. Впрочем, к чему так сгущать краски? Выгребная яма оказалась вовсе не столь зловонной, как ожидалось. Крыша над головой, мягкая постель с пуховой периной, кормежка, которую не грех и порекомендовать любому ценителю изысканных яств. Да, в меню нет соловьиных язычков, и с мидиями дела обстоят неважно. Но если ты жил без привычной еды десять лет, то проживешь еще столько же. Если позволят.

Впрочем, позволили. Живой же. И все конечности на месте. Господь Бог в очередном своем попущении дал русинам змеиную мудрость, помноженную на лукавство лисы и коварство ласки. Или это дело рук Диавола? Хотя, пусть на эти вопросы отвечают богословы. А он, Ираклий Кибалин, не теолог. Он — живой человек. Жаль, что из всех развлечений осталось чревоугодие, копание в памяти, да Еленка…

Угрозы и обещания отрезать все, до чего дотянется нож, оказались очередным хитрым методом. И далеко не последним. Жители города Константина были не последними в деле выпытывания тайн. Но такое могли очень немногие. И в существовании подобных умельцев среди хмурых лесов никак не верилось. На том Ираклий и погорел.

Словно тряпичная игрушка скручивалось тело, ощущавшее всё обещанное, а в мозг холодными щупальцами проник спрут, страшный морской зверь, и по малому кусочку вытащил все важное. А потом судьба, приняв облик седого ветерана, пообещала жизнь. Да, взаперти. Да, под постоянным присмотром дюжины неразговорчивых стражей. Но жизнь. В обмен на недостающие куски знаний. Каждая смальта должна была лечь в определенном порядке, чтобы получилась мозаика, а не набор цветных камешков.

Мысли, славянским весенним хороводом закружившиеся в голове, упорно не хотели перекладываться в чеканные формулировки. Не хотели мимолетные раздумья становиться вязью букв на истертом пергаменте. Да и осень, царившая за стенами терема, навевала черную меланхолию, суля вечное прозябание среди серых сугробов… В такой день стоит писать не очередную страницу труда под названием «Как я шпионил на Руси», а тоскливые песни. Название книги, кстати, придумал все тот же седой русин, по имени Серый…

С другой стороны, а что еще делать? Когда не пишешь книгу, пишешь доклады. Донесения турмарху Никифору, которые тебе диктует улыбчивый молодой парень, не похожий на скрытника и, тем более, на палача. А потом приносит их переписывать, переставив местами пару слов или убрав отдельные предложения. И переписываешь. Нет выбора. Что-то навсегда осталось в том подвале. То, что делало несгибаемого разведчика самим собой. То, что своим уходом заставило выложить всё до последней условленной точки.

Странные донесения. Именно то, что Ираклий пытался узнать столь дорогой ценой, и отправляется в Константинополь. Иногда кажется, что отправители работают на него. Но тогда… Письмам поверят и в империи. И попадут в ловушку. В страшную ловушку, которую Ираклий не может даже представить, понять, в чем же она заключается…

За окном послышался требовательный цокоток. Ромей вскочил из-за заваленного кусками пергамента стола. Чуть не опрокинул чернильницу, охнул от боли, сотнями иголок вонзившейся в занемевшую ногу. Кое-как, опираясь на стены, добрался до окна. Выглянул. Со двора в лицо уставилось хищное жало стрелы. Не спит стража, никогда не спит. А сбоку, прячась от любопытных взоров, крепко уцепившись острыми коготками за неровности стены, устроилась маленькая серая белка. Еленка.

Книга

«Политика — штука сложная. С одним надо договориться, порою ценой серьезных уступок. Другого стоит послать считать сосны. Вежливо, но убедительно и в далекий лес. А третьему обязательно нужно нахамить, чтобы злость и обида затянула глаза кровавой пеленой. С кем-то лучше дружить, а кого-то воевать. А с третьим нужно дружить против четвертого…

И разливаются соловьями дипломаты, морочат головы коллегам, а скрытники роют землю, добывая крохи важнейших сведений, определяющих дипломатические позиции.

Политика — штука грязная. Недаром «красной ложью» зовется. Играющий в открытую заведомо обречен на поражение. А потому здесь прямой обман называется игрой, а предательство — ловким ходом. Это не шахматы, где заранее известно, что и как можно делать. Здесь применимы любые ходы, а правила меняются в зависимости от желания играющих. Причем доводить изменения до противника не только не обязательно, но категорически противопоказано. Заверения в вечной дружбе оборачиваются горящими городами и конной лавой. Вы нас не ждали? Не успели собрать войска? Друзья отвернулись, не смогли или не успели прийти на помощь? Значит, наши политики правильно разыграли партию. А войско поставило жирную кровавую точку в этой игре. В шахматах такая ситуация называется форсированным вариантом, когда ходы единственные, и деться от мата некуда.