Меч Аркаима

— Завтра разделимся: мы с Петром пойдём, посмотрим, чем занимаются наши друзья с Кавказа, а вы друзья-историки пойдёте с Налькой за мечём.

— Она в курсе наших дел? — удивился Афоня. — Откуда?

— От рации, Афанасий, от рации! — засмеялась девушка. — Двадцать первый век на дворе!

— Пока ещё двадцатый, двадцать первый будет в следующем году.

— Это почему?

— Потому что все десятки, сотни и тысячи кончаются на ноль, а не начинаются с него.

— Какой ты умный! — сказала Наля.

— Да — скромно потупив взор, промолвил Афоня.

— А где рация? — поинтересовался Петя.

— Так вот же она! — показала рукой в угол под иконами Наля.

В углу стояла допотопная тумбочка. А на ней под мешковиной что-то квадратное. Пётр заглянул под мешковину:

— Так она ещё ламповая!

— Ну, уж извините, какая есть! — с иронией сказал Григорий Тарасович.

— Двадцатый век ещё не кончался! — продолжила иронию отца дочь.

— Пустобрёхи! — с укоризной резюмировал Григорий Тарасович и к дочери — Снимай амуницию, чего стоишь-то?

— И что она ориентируется в горах и может стрелять из этой штуки? — поинтересовался Афоня, кивком головы указывая на карабин.

— Сам — то, как думаешь? — засмеялась девушка.

— Думал бы, что умеешь — не спрашивал!

— Ты считаешь, что я ношу эту тяжесть для красоты? — с гордым вызовом спросила девушка. — Что-то вроде бус? Дамская побрякушка?

— Да нет.

— Разве? Завтра покажу, как стреляю, сегодня уже поздно.

— И так всегда! На самом интересном месте! — влез в разговор Пётр.

— Ну, ладно, хватит любезничать — прервал их Григорий Тарасович. — Успеете ещё!

Наля положила рюкзак на лавку, карабин и куртку повесила на стену, села на лавку и с интересом обвела всех взглядом.

— Так, ребятишки! — хлопнул в ладоши Григорий Тарасович. — Вечерний туалет и по нарам!

Ребята вышли наружу, вскоре вернулись. За окном сгустилась тьма. Тучи нависли над горами, рекой и лесом. Звёзд не было видно на небе. Тревожно шумел лес.

В избушке зажгли свечи. Нарастало какое-то странное беспокойство, непонятно откуда взявшееся, спать никто не укладывался. Что бы хоть что-то делать Афанасий спросил у Григория Тарасовича, почему входная дверь открывается вовнутрь?

— Как почему? — удивился Григорий Тарасович. — Если зимой дверь снегом завалит, можно будет самому откопаться, а если бы в другую сторону открывалась, то это было бы невозможно — её бы снегом припёрло с той стороны. А у нас снега бывают такие, что эту избушку по крышу заваливает. А эта дверь открывается наружу потому, что, если ту первую дверь зверь сломает, то в эту ему прорваться будет уже сложно. Выдавить её во внутрь можно только со стеной. А на это, ни у какого зверя сил не хватит. Кстати ту дверь надо подпереть на ночь чем-нибудь на всякий случай. А то держится на одной задвижке. А то что-то как-то не уютно.

Он ушёл в сени и какое-то время там возился.

— Что это с собакой? — поинтересовался Мурад.

Белка поджала хвост, забилась под нары, беззвучно скалила зубы и беспокойно оглядывалась.

В жуткой давящей тишине огромной силы удар с наружи потряс входную дверь.

Из сеней появился Григорий Тарасович, закрыл за собой дверь на задвижку и коротко приказал:

— Гасите свечи!

— Что это? — шёпотом спросил Афанасий, а Пётр и Мурад посмотрели вопросительно.

Григорий Тарасович махнул рукой, мол, не время, потом и занавесил окно какой-то дерюжкой.

Свечи погасли. Неописуемый ужас сковал обитателей избушки!

В темноте снаружи бесшумно двигалось что-то тёмное, страшное, долбило по стенам, кидалось камнями и дёргало дверь. Пётр ещё подумал, что собака ходила, шуршала лапами, а это же ходит совсем бесшумно. Вдруг тяжёлые шаги протопали по крыше. Домик ходил ходуном под тяжестью нечто. Потом это нечто ударило чем-то над окошком. Стёкла жалобно звякнули, но не разбились, и тут же опять затрясло дверь.

Время тянулось медленно.

Григорий Тарасович стал шептать «Богородицу».

За окном раздался жуткий вой. «Говорят, так воет собака Баскервилий» — почему-то подумал Пётр.

За окном нечто недовольно ворчало.

Григорий Тарасович размашисто перекрестился три раза на иконы в углу и громко, отчётливо выговаривая каждое слово, стал читать «Отче наш»:

— «Отче наш, Иже еси на Небесах!»

За окном нечто на этот раз угрожающе заворчало, и опять сильный удар потряс стену.

— «Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».

Вой раздался уже не под окнами, а вроде как дальше. Или это только казалось?

— «Хлеб наш насущий даждь нам днесь; и остави нам долги наша; якоже и мы оставляем должникам нашим».

Наступила тишина. Григорий Тарасович дочитал молитву до конца и начал читать её по второму разу.

Вой послышался где-то в горах.

Григорий Тарасович стал читать «Отче наш» третий раз.

Оцепенение от страха спало. В избушке вздохнули свободно.

Первым очухался Пётр.

— И что это было? — поинтересовался он.

— Пужинка! Местный злой дух — откликнулась Наля.

— Кто-то хочет пожертвования сибирских князей у него отобрать! — сказал, усмехаясь, Григорий Тарасович, зажигая свечи. — Так вот! Он принципиально против!