Нет, я, конечно, и по запаху догадывался, что мясо очень вкусное, картошечка с морковочкой, лучком и красным болгарским перцем, просто прелесть, а салаты, курица и многочисленные холодные закуски на столе превосходны. Но действительность превзошла все ожидания. Хоть я и не гурман, и обычно сдержан в еде, в этот раз удивил сам себя – полностью очистил тарелку, да ещё умудрился попробовать почти все выставленные на столе блюда.
Несколько минут мы звенели вилками и говорили банальности, которые обычно говорят за праздничным столом близко знакомые люди, стараясь преодолеть некоторое смущение и поддержать ничего не значащий разговор.
Я ещё дважды наполнял бокалы. Мы выпили за ушедших Таниных родителей, за её бабушек и дедушек. Третий тост обычно пьют за детей, но я его дипломатично пропустил, потому что не знал, были ли у Тани дети. Я вообще мало что знал про личную жизнь Говорухиной. Только непроверенные слухи. Потому осторожничал и старался избегать острых углов.
Захочет Таня что-то о себе сегодня рассказать – хорошо. А не захочет, значит, не надо её к этому подталкивать.
За окном ещё царил день, а мы, как два заговорщика сидели при свечах в полутёмной комнате и смотрели друг на друга в мерцающем таинственном свете маленьких жёлтых огоньков. Как будто мы перенеслись в далёкое прошлое, во времена, когда ещё не было электричества, и люди временно отбирали у мрака ночи лишь небольшие пятачки, используя факелы, лучины, свечи.
Интимный полумрак сближает, действует притягательно и таинственно, рождает неясные надежды и влечение…
Мы, не торопясь, допили вторую бутылку вина. Телевизор тихонечко что-то бубнил, создавая бессмысленный звуковой шум, который воспринимался, как привычный городским жителям, естественный фон цивилизации. Так же, как на природе воспринимается тихий плеск волн или шум ветра, шелест листьев в кронах деревьев.
Таня встала, подошла к телевизору и включила стоящий на нём ДВД-рекордер. Выскочил дископриёмник. Через несколько секунд зазвучала музыка. Медленное танго.
Таня повернулась ко мне
- Ты помнишь, что мне обещал?
- Исполнить твою просьбу?
- Я объявляю белый танец. И приглашаю тебя.
Танина талия была гибкой и податливой. Пышные волосы пахли свежестью и волнующим сладким ароматом неизвестных мне духов. Её руки лежали на моих плечах, а тёплое дыхание щекотало шею.
Она была совсем рядом. Нежная, мягкая, желанная. Мы медленно двигались в ритме танца, и у меня слегка кружилась голова. Но не от выпитого вина…
Таня придвинулась ближе и тихонечко проговорила мне на ухо
- А я уже тысячу лет не танцевала…
Я неловко повернулся к ней, и наши лица оказались совсем рядом. Мы невольно заглянули друг другу в глаза. В самую их глубину.
- Сергей, ты такой взрослый и… такой чистый... Ты ещё не догадался, зачем я тебя пригласила? Мне всё равно, что будет завтра…
Её губы оказались горячими и ласковыми…
Музыка, запреты, проблемы, смерть Халина, тайна меча Белогора, окружающий мир - всё закрутилось, унеслось куда-то, растворилось в обнявшей нас бесконечности, в страсти прильнувших друг к другу тел...
К чёрту всё! Сегодня - наш день! День сильно опоздавшего и долго плутавшего где-то, но всё-таки нашедшего нас двоих маленького личного счастья…
Глава 26
Открывать глаза не хотелось. Утомлённое тело, отдав все силы, плавало в приятной сладкой истоме, не ощущая своего веса и потеряв все желания, кроме одного – растянуть подольше драгоценные секунды настоящего. Это было то запредельное состояние победителя, у которого всё получилось. Которому повезло. Как, например, альпинисту, который преодолел опасные ловушки, таящиеся под рыхлым снегом, сбивающий с ног ветер, неприступные склоны, достиг вершины желанного горного пика, покорил его и наслаждается видом сверху на лежащий у его ног огромный мир. В этот момент нет абсолютно никаких желаний, мыслей, стремлений. Всё замерло, застыло в остановившемся миге откровения.
Хочется, чтобы он длился вечно!
Но, к сожалению, так не бывает, и подсознание потихонечку начинает готовить тебя к неизбежному трудному спуску, возврату на грешную землю. Туда, откуда ты совсем недавно пытался забраться, и забрался-таки на свой временный божественный Олимп.
И вот уже приходится собираться обратно. По крайне мере, начинать об этом думать.
Счастье имеет одно неприятное и обязательное свойство – недолговечность…
Глаза открыть всё-таки пришлось. Совершенно не помню, как я переместился из гостиной в спальню Говорухиной.
Постель была непривычно большой, мягкой и пахла чистотой и зимней свежестью. И ещё чуть-чуть лимоном. В моё левое плечо уткнулась Татьяна, одной рукой она обняла меня и тихо сопела, чему-то улыбаясь во сне. Её вчерашняя высокая причёска развалилась, как разрушенная штурмом сторожевая башня неприступной крепости, длинные золотые волосы разметались по подушке.