— Идем, прогуляемся немного. Думаю, тебе не идет на пользу постоянное сидение в этом саду. — Она по-приятельски положила руку ему на плечо и притянула его к себе. — Знаешь, ты — единственное чудо здесь. То, что ты меня вылечил… — она неловко махнула рукой, — …это чудо. — И снова указала на статую. — А вот она — всего лишь камень. Тебе не нужно его бояться. Признаю, это очень красивый камень, потому что художник придал ему форму соблазнительной женщины. Но все равно это камень, каких полно. — Она сделала широкий жест рукой и указала на стены, окружавшие потайной розарий. — Ты и остальных камней боишься?
Люк покачал головой. Вообще-то он вовсе не был убежден в том, что говорила Мишель.
— Если языческие боги действительно существуют, почему они просто наблюдают за тем, как церковь одно за другим подчиняет себе языческие королевства? Либо у них нет сил защитить тех, кто в них верит, либо им это неинтересно. Или же их просто не существует. Как видишь, причин бояться их нет.
Люк кивнул. Это уже разумно.
— С Тьюредом все иначе. Я чувствую его каждое мгновение своей жизни. А иногда, как в ту ночь, когда ты меня спас, он особенно близок. — Она ударила себя в грудь. — Тогда он во мне. И дает мне силу и покой, как и всем истинно верующим. И он… — Мишель замолчала и покачала головой. — Да я же проповедую, — словно извиняясь, она пожала плечами. — Прости, Люк. Это мне никогда особенно не удавалось. Рассказывая о Боге, я только запугиваю людей.
Мальчик покосился на нее. Он никогда не слышал, чтобы священнослужители так говорили.
— Знаешь, Бог во мне. Но мне просто не удается облечь свои чувства и уверенность в понятную всем форму.
Они оставили сад позади и добрались до широкой площади с колодцем. Мишель села на каменный парапет и подняла взгляд к небу. Стоял чудесный летний день. Высоко в небе ползли крошечные перистые облачка. Женщина вытянулась и легла на парапет, подложив руки под голову.
— Когда я была еще маленькой, мы с сестрой часто так лежали. Смотрели на облака и рассказывали друг другу о своих мечтах и надеждах. Ложись за мной, голова к голове, и поговорим.
От мысли, что придется лежать рядом с женщиной, Люку стало нехорошо.
— Не бойся, что ж в этом такого? Ты должен чувствовать себя свободнее, если хочешь когда-нибудь стать выдающимся человеком.
Мальчик неловко забрался на парапет. Не хватало, чтобы она считала его трусом или дурачком. Но чувствовать себя свободнее он не стал.
Камень был теплым и приятным. Он улегся и мягко толкнулся об ее голову. Мишель подвинулась. Лицо ее было совсем близко. Так близко, что разглядеть его целиком было невозможно. Вокруг глаз у нее были крохотные морщинки — раньше он их не замечал. Его лица коснулось ее дыхание: пахло ванилью. Иногда она принимала несколько капель из темного флакончика. Вероятно, лекарство какое-нибудь.
— Я очень мало тебя знаю, спаситель мой. Ты не хочешь рассказать мне что-нибудь о себе?
Люк откашлялся. Во рту пересохло.
— Да нечего особо рассказывать, — с трудом выдавил он, одновременно думая о том, что ему нравятся ее глаза — самые красивые глаза, которые он когда-либо видел. Точнее, он никогда еще не видел глаза женщины настолько близко. Только мамины.
— М-да, не очень-то ты разговорчив. У тебя есть братья и сестры?
Люк покачал головой.
— А у меня есть сестра, она старше меня почти на год. Мы всегда были вместе. Во всем она была лучше меня. В детстве она порядком меня мучила. А теперь я по ней скучаю. Лилианна пошла далеко. Она всегда хотела стать известной. И у нее это получилось. Она — комтурша провинции Друсна. А я… Я — рыцарь, который только что окончил год смирения, поскольку допустила ошибку в битве.
Люку показалось, что она не очень-то похожа на раскаявшуюся грешницу. По крайней мере, в ее голосе не было сожаления, когда она рассказывала о своем наказании. Что же она сделала? Неважно, что бы там ни было, он понял, что даже теперь, после года смирения, она не жалела об этом.
— Лилианна в детстве всегда была заводилой, просто одержимой. — Мишель рассмеялась. — А знаешь, чем она была одержима? Муравьями!
Мальчик поглядел на Мишель, широко раскрыв глаза. Он при всем своем желании не мог себе представить, что комтурша могла делать с муравьями.
— В саду моего отца жили два муравьиных народа: рыжие и черные. Рыжие муравьи были крупнее — настоящие воины, с толстыми телами и мощными клещами. Но их было гораздо меньше. Все наше детство оба муравьиных народа вели между собой войны. Частенько мы часами наблюдали за ними. Рыжие были намного храбрее. Но чаще всего они проигрывали. Лилианна была убеждена в том, что можно многому научиться у муравьев — тому, как они воюют, как маршируют, как сражаются, почему иногда побеждают рыжие, хотя черные обрушиваются на них с огромным численным превосходством. Она сделала из этого целую науку. Однажды она отлупила меня, потому что я вмешалась в одну из битв и раздавила пару сотен черных муравьев. Тогда сестра злилась на меня целый день.
Некоторое время Мишель молчала, глядя на плывущие по небу облака.