Меч эльфов. Наследница трона

— Его раны гангренозны… И чаще всего он не идет к ведру, стоящему в углу. К несчастью, таким образом они мстят вопрошающим. Если дышать только ртом, то вонь можно сносить.

— Сними повязку, Тарквинон! Я хочу увидеть его лицо. И смотри, чтобы ты нечаянно не перерезал ему глотку, когда станешь снимать бинты.

Стараясь касаться повязки только кончиками пальцев, гроссмейстер принялся за работу. Вонял Оноре ужасно. Он апатично лежал в стенной нише и, казалось, не совсем понимал, что происходит вокруг. Примарх исхудал до костей, потому что из-за раны в челюсти был не в состоянии принимать пищу. Он мог глотать только жидкий суп, и то с трудом.

Гроссмейстер взял маленький нож, которым пользовались вопрошающие. Осторожно, слой за слоем принялся разрезать льняные полосы. Они были пропитаны секретом из раны и прилипли к коже.

Было слышно, как Жиль судорожно хватает ртом воздух. Кожа примарха вокруг раны в щеке стала сине-черной. Рот был приоткрыт. Язык опух. Повсюду ползали личинки.

— Это единственное, что можно сделать против гангрены, — пояснил гроссмейстер. Ему тоже пришлось немного отойти. Вонь от раны была просто невыносимой. — Личинки пожирают поврежденные ткани. Если повреждения не слишком сильны, то они могут победить гангрену. Ты видишь, мы заботимся о благополучии брата Оноре.

— Это позор, Тарквинон. Мы же слуги Господа. Это недостойно нас!

— Это обычное дело на допросах. Как ты думаешь, откуда берутся признания в ереси и государственной измене? Они появляются здесь именно таким образом. Это суровая действительность, брат, и если ты не можешь выносить ее, то лучше смотри в сторону, как ты делал до сих пор. Я предупреждал тебя перед посещением, если помнишь.

— Не нужно считать меня глупцом, Тарквинон! — Гептарх указал на обрубок, бывший некогда правой рукой Оноре. — От него не хотели никаких признаний. Даже наоборот, мне кажется, что вы приложили все усилия к тому, чтобы помешать брату Оноре сообщить что-либо.

— Он наставил на меня пистолет, — ответил Тарквинон, пожав плечами.

— Разве не легче было выбить у него пистолет из руки при помощи клинка? — возразила Лейла. — Не нужно было сразу отрубать ее. Я слышала, ты искусный фехтовальщик, гроссмейстер.

Тарквинон был вне себя из-за того, что эта наемная убийца осмелилась напрямую обратиться к нему.

— При всем уважении к твоему искусству, — ледяным голосом ответил он, — это была не дуэль, а битва. Сражался не только брат Оноре. В таких условиях заботятся о том, чтобы оружие больше на тебя не наставляли. Только так и можно выжить.

— А вторая рука? — вмешался Жиль, наклоняясь ниже. — Что это?

Левая рука примарха сильно опухла. Кончики пальцев и ногти почернели. На истерзанной плоти тыльной стороны руки отчетливо виднелся отпечаток подковы.

— Лошадь наступила. Вообще-то нужно было бы отнять руку. Кости раздроблены. Их уже не исцелить. Эта рана тоже гангренозная. Но я опасался, что попаду под несправедливое подозрение, если у примарха не будет обеих рук. И, насколько я вижу, мои опасения были не беспочвенны.

Жиль презрительно покачал головой.

— Я же говорил, что не нужно считать меня глупцом. На этот раз я тебе прощу. В тебе есть что-то необычное. Ты напоминаешь того меня, каким я был когда-то. Но лучше не надейся, что я стану легковерным. Я показал письма брата Оноре одному ученому, который засвидетельствовал их подлинность. Не знаю, каким образом ты заполучил эти письма. Но скажу тебе открыто: пока все законно, я никогда не смогу доказать, что это подделка.

Он посмотрел на Оноре, и Тарквинону показалось, будто апатичный взгляд примарха прояснился. Он слушает их?

— Я знаю Оноре, потому что наблюдал за его действиями издалека. Я боялся его больше, чем тебя, Тарквинон. Не нужно делать такое лицо! Оноре — мастер обманов и интриг. Занимать второе место после него — не позор. Но вернемся к делу. Как раз потому, что очень хорошо знаю его, я совершенно уверен в том, что он никогда ничего бы не написал о заговоре против гептархов. И самое последнее, что он бы сделал, — это выпустил из рук список заговорщиков, не будучи уверенным, куда он попадет. Да еще и поставить печать. — Жиль прищелкнул языком, словно пробовал деликатес. — Так действовал бы какой-нибудь дилетант, который хочет, чтобы его заговор был раскрыт, а он окончил свои дни на плахе.

Гептарх вздохнул.

— Брат Оноре — не тот человек, чтобы задумываться над тем, как поэффектнее расстаться с жизнью. Ты только посмотри на него! Даже сейчас, когда он не может говорить, лишенный обеих рук, он борется за жизнь. Еще пара дней — и он будет рисовать буквы на песке большим пальцем ноги. Если проявить немного терпения, то он сумеет что-нибудь сообщить.

Жиль окинул взглядом тесную комнату.