Меч Эроса

А правдива запись или это ловкая подделка (на что только ни горазды мошенники, а рыжие, гласит молва, мошенники все как один!), известно только отцу, который теперь блуждает себе в полях асфоделей, [28] позабыв и родных, близких, и вообще все на свете, не только какой-то там долг!

Если бы Панталеон пришел в обычное время, Мильтеад отправил бы его восвояси, однако он с расчетом явился во время симпосия: гость – особа священная.

К тому же, физиономия этого гостя имела самое склочное выражение, и Мильтеад побоялся, что, начни он выпроваживать наглеца, тот устроит такой скандал, который надолго опорочит и самого Мильтеада, и его покойного отца, память о котором надо было уважать.

Пришлось найти ему свободное место на апоклинтре и вести вежливую беседу. Хорошо хоть, что Панталеон много повидал во время своих путешествий, и ему было, что рассказать пирующим.

– Крит? Да его теперь почти не отличить от Спарты, – рассеянно ответил Панталеон, с большим вниманием изучая соски аулетриды, которая склонилась над его киликом [29] и осторожно наливала туда вино из большого сосуда, наполненного заранее разбавленным в кратере вином.

Обычные гости внимательно следили за цветом вина – не переусердствовал ли симпосиарх, хозяин симпосия, разводя вино водой? Не слишком ли опасается походить на какого-нибудь скифа который хлещет вино неразбавленным? Конечно, скифы – сущие дикари, однако чем больше в вине воды, тем больше оно напоминает воду… Но взгляд Панталеона так и впился в подкрашенные киноварью остренькие соски, и Мильтеад приметил, как хитон (на симпосиях гости совлекали с себя гиматии, чтобы не испачкать их едой или не залить вином) его приподнялся спереди.

«Простимо! [30] – едва не воскликнул Мильтеад. – Теперь я знаю, как от него избавиться!»

Однако он сделал вид, будто ничего не заметил, и продолжал внимательно слушать Панталеона, который, обрадовавшись вниманию хозяина, вещал, будто заправский омилитэс на агоре: [31]

– Государство на Крите владеет частью земли, которую нельзя передавать по наследству, критяне обедают исключительно в общественных местах, причем постоянной компанией приятелей, а когда начинается военная заварушка, эти товарищества сотрапезников вместе отправляются в бой. У них есть общественные рабы – в точности как на Спарте! – только называются не илоты, а миоиты. Поговаривают, это потомки коренных жителей, минойцев, которых поработили эллины. Мальчишки учатся в агелах – таких же школах, как в Спарте, вот только содержит агелы не государство, а богатые критяне. Все выпускники обязаны жениться, и поскорей! Браки на Крите заключаются только внутри семьи, и женщин там держат строго, очень строго. На Спарте-то своих жен предлагают гостям, особенно если нет детей или надо породу улучшить… – Тут Паталеон ухмыльнулся с особым самодовольным выражением, словно давая понять, что не раз улучшал критскую породу. Мильтеад даже бровью не повел, хотя всех рыжих считал уродами и ошибкой богов.

А Панталеон продолжал:

– После чистеньких, ухоженных критских бабенок мне на потертых афинских шлюх даже смотреть неохота. – Он презрительно покосился на аулетриду, которая так и застыла, нагнувшись над его плечом. – Ишь, лезет своими сосками прямо в мое вино! Думаешь, буду их облизывать? Нет уж, я брезглив, знаешь ли! Вот с замужней женщиной я бы переспал, да еще щедро заплатил бы за удовольствие.

С этими словами Панталеон оттолкнул девушку и отодвинул свой килик так резко, что вино выплеснулось на пол.

– А это богам! – ухмыльнулся Паталеон и сделал знак рабу: – Налей мне еще вина!

Мильтеад чувствовал изумленные взгляды своих гостей, которые не понимали, почему хозяин дома не остановит этого пришлого невежду. Фаллей, лучший друг Мильтеада, вообще еле сдерживался, однако Мильтеад продолжал пристально наблюдать за Панталеоном, усиленно шевеля мозгами и пытаясь найти выход: и честь дома соблюсти, и долга не отдавать.

Если бы Мильтеад был совершенно уверен, что отец и впрямь взял деньги у Панталеона, он бы стиснул зубы и вернул их! Но в рыжем наглеце было что-то настолько отвратительное, что Мильтеад нутром чуял: заемная табличка подложная. И надо во что бы то ни стало избавиться от нее. Именно поэтому он ловил каждое слово Панталеона, именно поэтому не обращал внимания на удивление и даже возмущение гостей.