Меч и корона

— Вам нездоровится? — неуверенно спросил король.

— Напротив, я совершенно здорова! Разве я выгляжу нездоровой?

С Людовиком надо было проявлять твердость. Я заставила его взять кубок с вином, подвела к ненавистной жаровне в моей светлице, подтолкнула на стоявшее рядом с ней кресло, устланное подушками. И подала заготовленный список.

— Что это?

— Вы же сказали, что желаете, дабы я здесь была устроена со всеми удобствами. Вы этого действительно желаете?

— Я этого жажду всей душой!

— Значит, необходимо произвести в моих покоях некоторые усовершенствования. Вот эти!

— А вы умеете писать, Элеонора? — спросил он, скользнув взглядом по пергаменту.

— Разумеется, я пишу!

— Считается, что мало кому из женщин удается овладеть таким умением.

Это я пропустила мимо ушей. Он что же, полагал, будто меня воспитывал неграмотный простолюдин где-нибудь в крестьянской хижине?

— И, как вы сами видите, Людовик, я составила список необходимого.

Я внимательно наблюдала, как его глаза бегают по строчкам. Губы сперва недовольно поджались, затем искривились. Он поднял глаза на меня, потом снова уставился на мои требования. Коль уж мне предстоит провести здесь всю жизнь, то — видит Пресвятая Дева! — просто необходимо хотя бы частично приблизить здешние условия к тем, в которых я росла и воспитывалась.

— Составили, составили… — Людовик не отрывался от списка (интересно, сколько времени он будет читать?), постукивая пальцами по свитку пергамента. — Окна? Для чего вам окна? Они же есть.

— Вот это не называется «окна». Это бойницы для стрельбы из лука при обороне замка.

— Но мне необходимо его защищать. Это же крепость!

— Неужто король Франции не чувствует себя в безопасности в самом сердце Парижа? Мои дамы не умеют стрелять из лука. Зато нам нужны белее широкие окна, чтобы они пропускали внутрь воздух и солнечный свет. Здесь ничего не видно, невозможно ни вышивать, ни читать. А Фейдида не может в темноте перебирать струны лютни. Не сомневаюсь, что ваши каменщики вполне способны без труда пробить окна и пошире, и повыше.

— Способны, наверное. Но разве тогда сюда не хлынет холодный воздух?

— Ставни! Сейчас здесь дует так, будто весь день сидишь на сильном ветру. Я же хочу, чтобы в моих покоях на все окна были навешены деревянные ставни. А в комнатах, где живу я сама, окна надо застеклить.

— A-а! Застеклить!

Светлые брови Людовика взметнулись вверх, словно своей расточительностью я напомнила ему павлина, распустившего хвост. Но отказа я не услышала. Король вскинул голову.

— Здесь сказано: «Избавиться от дыма».

— Именно так здесь сказано. — Тут, к счастью, случайный порыв ветра окутал короля облаком зловонного дыма, и он отчаянно закашлялся. — Я умру от этого дыма, если так будет продолжаться. Этот запах уже въелся в мои волосы и платья.

— Но в тронном зале…

— Да, конечно. Я понимаю, что в центре тронного зала останется большой очаг, однако здесь, Людовик, надо соорудить камины с дымоходами, встроенными в толщу стен, — тогда дым будет вытягивать наружу.

Людовик так пристально вгляделся в мощную каменную кладку, будто ему самому предстояло ее долбить.

— Так… Значит, перестраивать здесь надо все капитально. И, разумеется, обойдется это недешево. Мое казначейство…

— Не так уж и дорого, — перебила я его.

— Ну-у…

— У нас по всей Аквитании во дворцах есть камины, — коварно заявила я. — Что же, вы не можете сравниться богатством с аквитанцами?

— Могу, — ответил он после минутного размышления.

— И еще я хочу, чтобы на стенах были гобелены.

— Да, здесь написано.

— Сейчас тут нет ни одного, который пришелся бы мне по вкусу. В этом дворце ни на одной стене нет гобелена, достойного этого названия — ни по размерам, ни по качеству. Те, что я увидала, либо разваливаются от старости, либо покрыты толстым слоем сажи. О чем, интересно, вы задумались?

Я не давала ему времени уклониться.

— Подумайте, Людовик, ведь так вы сможете всем показать и свое богатство, и свой тонкий вкус. Вы же не какой-то мелкий сеньор, который по старинке прозябает в древней башне замка. Вы — король франков! И ваш дворец должен служить отражением вашей власти. Он вовсе не должен быть грубой крепостью, какую могли соорудить ваши предки сотню лет тому назад. А если вас не интересует это, тогда подумайте о том, насколько теплее станет в комнатах, о сырости же и сквозняках можно будет совсем забыть.

— Мне здесь и так не холодно, — заметил Людовик. — Но если уж вы желаете, пусть будет по-вашему. Лучшими у нас почитаются гобелены из Буржа[31].

Ощутив прилив глубочайшего удовлетворения достигнутыми результатами, я наклонилась и поцеловала его в щеку, потом потянула за рукав. Людовик был внушаем, он был словно чистый свиток, на котором можно писать что угодно. Мне хотелось написать на нем что-то свое. Не аббат Сюжер, не королева Аделаида, а я должна предначертать будущее Людовика.

— Вы распорядитесь, чтобы каменщики приступили к работе, не мешкая?