Меч и корона

Теперь и мне предстоит познакомиться, под заботливым руководством Раймунда, с традициями жизни на Востоке. Голову и плечи согрели солнечные лучи. Они были нежными, теплыми, как весеннее солнышко в аквитанских замках моего детства. На Пути из Сен-Симона сюда (а это четыре лье[77]) я отдергивала занавески носилок, чтобы полюбоваться этой красотой. Я не ожидала увидеть город столь великолепный, с легко узнаваемыми остатками греческих и римских сооружений, какие мне доводилось не раз встречать в городах Аквитании. Антиохия, словно книга в драгоценном переплете, разворачивала свои яркие страницы террасами по склонам горы Сильпиус, сверкала в солнечных лучах, как город из сказки. Как она прекрасна! В ту минуту я подумала: если бы не любила так сильно родную Аквитанию, то предпочла бы жить здесь. Неудивительно, что этот город покорил Раймунда. И не удивительно, что он так тревожился, как бы турки не захватили и не разрушили Антиохию. Висячие сады, спускаясь с одной террасы на другую, наполняли воздух своими ароматами, с которыми сливался аромат высоких сосновых лесов, стражами окружавших город. Нас всех пьянил манящий и дурманящий запах апельсиновых и лимонных рощ.

А потом мы оказались в самом городе. С самого начала, от высоких сводов ворот, он обещал радость и покой своими виллами, украшенными колоннадой, улицами, вымощенными мраморными плитами, ступать по которым само по себе было удовольствием. От неприятеля город защищали могучие стены со сторожевыми башнями.

Но, сколь бы неуязвимыми они ни казались, над городом и его окрестностями теперь нависла опасность. У меня сердце обливалось кровью при мысли о том, что, если не остановить вторжение турок, они сокрушат оборону Антиохии. Сейчас, однако, не время было терзать сердце такими мыслями. Право же, я была совсем без сил, чтобы думать об этом. Отдыхала душой среди друзей и родственников, которые могут меня понять и поддержать. Казалось, куда-то далеко-далеко отодвинулась гора Кадм с болью поражения, со всеми унижениями и обвинениями, и было все это давным-давно. На мгновение я застыла на площадке перед входом во дворец, закрыла глаза и дала передышку разуму, взбудораженному лихорадочными раздумьями.

— Ты выглядишь усталой, Элеонора, — заметил Раймунд, вводя меня в первую из череды прохладных приемных. — У тебя такой вид, словно ты прибыла издалека и путешествие было нелегким.

— Как вы мне льстите! — На моих потрескавшихся губах обозначилась улыбка, хотя к глазам уже подкатывали горючие слезы. — Вы и представить себе не можете, из какого далека и насколько тяжелым был путь.

Его сочувствие глубоко меня тронуло, и я заморгала. Наверное, утомилась сильнее, чем мне прежде казалось.

— Скоро ты снова засияешь красотой. Где ты найдешь для этого место лучше?

Его слова окутывали меня нежностью, словно шелк новых платьев, разложенных для меня на постели — мягкой, как и подушки из лебяжьего пуха. Раймунд между тем спокойно, не привлекая ничьего внимания, протянул мне квадратик полотна — вытереть увлажнившиеся глаза.

— Я не допускаю мысли, что где-то может быть лучше, чем здесь.

И я с благодарностью коснулась его руки.

— Я так понимаю, что здесь есть где разместиться моим рыцарям, сударь, — вмешался в нашу беседу Людовик.

Он говорил на латыни, резким холодным тоном. Я только тогда сообразила, что мы с Раймундом по привычке перешли на свой родной и привычный langue d’oc. Это было неучтиво, но ведь мы не хотели никому нанести обиды.

А Людовик даже не заметил моей слабости: я позволила себе слезы на людях.

— Разумеется. — Раймунд, послав мне легкую извиняющуюся улыбку, отдал теперь все внимание своему знатному гостю и перешел на безукоризненную латынь: — Простите меня, Ваше величество. Если я в чем и пренебрег долгом хозяина, то лишь оттого, что тревожился о здоровье вашей супруги. Но я вижу, что она нуждается только в отдыхе, достаточно длительном.

Он махнул рукой слуге, и тот подал Людовику кубок вина.

— Вы для меня столь же желанный гость, как и моя дорогая племянница. Вашим рыцарям будет предоставлен кров на виллах и во дворцах, сообразно их знатности. Вы же вольны остаться здесь и пользоваться всем, что мы можем предложить — столь долго, сколь это вам необходимо. Во всяком случае, до тех пор, пока вы не придете в себя от выпавших на вашу долю испытаний.

Людовик, нахмурившись, отказался от вина.

— Мы не вправе долго злоупотреблять вашим гостеприимством.

— Мы можем задержаться немного, — вмешалась я, пытаясь загладить неучтивость Людовика. — Нашим рыцарям и пехотинцам необходимо отдохнуть.

— Нам необходимо спешить к Иерусалиму, — резко ответил на это Людовик.

— Несомненно, это необходимо. Это мы обязательно обсудим. — Раймунд, превосходный хозяин, совершенно невозмутимый, щелкнул пальцами, подзывая своего дворецкого. — Проводите Его величество в его покои. — Затем он снова повернулся ко мне. — А теперь, Элеонора, позволь мне проводить тебя в твои покои. Из их окон открывается великолепнейший вид на север, в сторону Трапезунда…