Мечь и перо (Часть 1)

- Наш. Хамадан - древняя столица Азербайджана.

- А коль так, надо понимать, что если Рей не будет под властью атабеков Азербайджана, невозможно сохранить и Хамадан. Разве мало было случаев, когда рейцы, захватив Казвин, нарушали тем самым связь между Тебризом и Хамаданом? Жаль, что я не мастак в искусстве владеть мечом и копьем. А посему прими мой дружеский совет: коль влечет тебя ратное искусство, совершенствуй его, учись еще лучше владеть мечом, копьем и луком. Мое же призвание - перо. Я тоже буду стремиться к совершенству на этом поприще. И меч, и перо нужны нам.

Разговор друзей был прерван появлением на площади Мелик-шаха хатиба Гянджи со своими мюридами10, а также правителе Гянджи эмира Инанча, окруженного толпой телохранителей я слуг.

Народ очень сдержанно встретил их появление.

Вместе с толпой Ильяс и Фахреддин вошли в мечеть Султана Санджара.

Хатиб поднялся на минбер11 и громко возвестил о победе атабека Мухаммеда в битвах под Тебризом и Марагой. Известие не произвело на гянджинцев большого впечатления, они встретили его довольно холодно. Когда же хатиб начал читать молитву во славу халифа и атабека Мухаммеда, стало еще очевиднее, что народ недолюбливает этих двоих. Слова "Аминь! Аминь!", обязательные в конце молитвы, произносились присутствующими вяло, без энтузиазма, и сразу же затухали под куполом мечети, который покоился на мраморных колоннах. Громко, исступленно кричали только мюриды хатиба да люди из свиты эмира Инанча.

Настроение народа удручающе подействовало на хатиба Гянджи и эмира Инанча. Правитель Гянджи, почувствовав, что толпа настроена враждебно, вытянул шею и что-то шепнул на ухо хатибу.

В тот же момент Фахреддин тихо сказал Ильясу:

- Великолепно! Великолепно! Ты видишь, как настроены люди! Проклятому правителю тоже не по себе. Я уверен, он шепчег хатибу именно об этом.

Никто не слышал, что прошептал эмир на ухо хатибу, только тот ни словом не обмолвился о предстбящем походе на Рей и новой мобилизации в армию атабека.

Церемония окончилась.

Не успел хатиб спуститься с минбера, люди, не дав дороги ему и эмиру, двинулись вон из мечети. Это нельзя было расценить иначе, как открытое неуважение к правителю города и духовному главе Арана. Толпа на площади сейчас же заговорила об этом.

Перед мечетью поджидали эмира и его свиту оседланные кони, а хатиба и мюридов - белые мулы.

Когда хатиб и эмир вышли на площадь, толпа все еще продолжала шепотом обсуждать случившееся.

Правитель Гянджи, желая продемонстрировать народу свое уважение к хатибу, подошел к его мулу и, придержав стремя, помог ему сесть в седло. После этого он сам вскарабкался на коня, и вся процессия двинулась с площади. Эмир ехал в окружении конных телохранителей и придворных, хатиба сопровождала бесчисленная толпа пеших мюридов.

Улицы наполнились властными возгласами:

- Дорогу! Эй, дорогу!

- Посторонись!

- Головы вниз!

По случаю победы, одержанной атабеком Мухаммедом, эмир Инанч устроил пиршество, на которое были приглашены хатиб и вся знать Гянджи. Именно поэтому эмира сопровождало столько знатных лиц, а за хатибом тянулось такое множество мюридов. Процессия торжественно направлялась к дворцу эмира Инанча.

Желая сократить путь, эмир направил коня в квартал Харабат, чтобы затем свернуть на улицу Эль-Мансура.

И вдруг процессия остановилась. Путь был закрыт. Толпа гянджинцев, следуя по улице Пир-Османа, образовала затор на углу квартала Харабат.

Люди стояли и слушали звуки музыки и песни, которые доносились из окна небольшого двухэтажного дома. Для тех, кто двигался по другим улицам, путь был прегражден.

Эмир Инанч, натянув поводья, остановил коня, а хатиб - своего мула.

Огромная толпа перед домом замерла, очарованная приятным. голосом.

Женщина пела рубай12. Были отчетливо слышны каждое слово, каждый звук уда13.

Эмир и хатиб стояли, как околдованные. Звуки плачущего уда и голос певицы очаровали и их. Забыв обо всем на свете, они восхищенно слушали.

Женщина пела:

Завоевал Китай, Египет, Рим?

Хоть целый мир под перстень подбери,

А что в конце? Холста полсотни локтей,

Земли же три аршина, только три!

Рубай было встречено толпой с большим восторгом. Оно было направлено против власть имущих, поэтому гянджинцы, страдающие от тирании и произвола правителя, начали требовать, чтобы рубаи было повторено. На улице сделалось шумно. Все кричали: "Еще!..Еще!.."

Эмир Инанч спросил у Хюсамеддина14:

- Кто живет в этом доме?

Хюсамеддин почтительно склонил голову.

- В этом доме живет знаменитая поэтесса Мехсети-ханум.

- А кто поет?

- Сама Мехсети-ханум. Она обучает музыке и пению девушек наших горожан. Безнравственная женщина. Это та самая особа, на которую месяц назад вам пожаловался наш уважаемый хатиб.

Слова Хюсамеддина были прерваны пением Мехсети-ханум:

В одной руке - коран, в другой - бокал лучистый.

Мы тянемся к грехам, а после к жизни чистой.

Ни в чем мы не тверды, никто из нас - увы

Ни конченый гяур, ни мусульманин истый15.

Едва она умолкла, раздались восторженные возгласы:

- Великолепно!

- Хвала тебе!

Это крикнули Фахреддин и Ильяс.