Мечь и перо (Часть 1)

Сафийя-хатун нахмурилась.

-- Арабский язык - ее родной язык по матери, - возразила она резко. У Гатибы не может быть никакого интереса к местному языку и местной литературе. Кроме того, всем известно, что религиозные книги написаны по-арабски и священный коран - небесная книга- спустился на землю уже будучи написанным по-арабски. Да и халиф, владыка земли, по национальности араб.

Эмир, желая предотвратить новую ссору, не стал возражать жене и опять перевел разговор на поэзию.

- В последнее время написано много красивых стихов на местном языке. Более всего меня изумили стихи некоторых наших молодых поэтов, посвященные природе. Послушай, какие тонкие, певучие, выразительные стихи пишут они.

С этими словами эмир Инанч передал листок Дильшад, которая славилась среди рабынь дворца искусством декламировать стихи.

Дильшад с готовностью вскочила и начала читать стихотворение:

Природы древней патриарх в зеленое одет,

Побеги юности объял весны зеленый свет.

Улыбка розы - дар весны. Посмотрят люди - вмиг

Румянец розы переймут невольно щеки их.

Слагают птицы песнь любви и оглашают высь,

Густые травы на лугах влюбленно поднялись.

Пронзают юные листы лучи меж тонких жил,

И в сердце зелени рассвет Жемчужины вложил.

Фазаньим перьям подарил цвета свои рассвет,

Несутся трели соловья, их сладкозвучней нет.

Петь соловью велит весна и вешней розы лик.

Перекликаются турач и юная кеклик64.

Окончив, девушка оставила листок при себе, чтобы потом выучить стихи наизусть.

Стихотворение понравилось Гатибе.

- Действительно, какое певучее, какое выразительное! - воскликнула она и, в свою очередь, вынула из книги исписанный листок бумаги. У меня есть стихотворение с более глубоким смыслом.

Она протянула листок Дильшад. Та обернулась к эмиру.

- Вы позволяете прочесть, хазрет эмир?

- Читай. Мои печали могут утешить лишь поэзия и музыка.

Дильшад встала и прочла:

Я - бедняк, я - счастливец, я судьбой одарён.

В государстве влюбленных поднимаюсь на трон.

Не взираю на злато, злато - язва очей.

Я - бедняк, но на славу угощу богачей.

Если море бездонно - тщетно море мутить,

Я всегда одинаков, и меня не смутить.

Я - пловец терпеливый, каждый стих мой - коралл,

Я - певец, что возглавил соловьиный хорал.

Из сокровищниц звуков, что разведать я смог,

Будут долго поэты свой заимствовать слог.

Я под стать небосводу, что .в полночной тени

Предвещает рассветы и грядущие дни.

Это сердце вмещает безрассудство морей,

Я владею искусством и вселенной моей.

Эмир, весь обратившись в слух, смотрел в рот Дильшад. Вот она умолкла. Несколько минут длилось молчание. Затем эмир повторил:

- Я владею искусством и вселенной моей... - и, обернувшись к дочери, спросил: - Чьи это стихи?

Гатиба молчала. Она застыдилась, покраснела, опустила голову и принялась рассматривать лежащие на коленях руки.

Стихотворение потрясло эмира. Он решил, что оно написано Низами, так как из поэтов Гянджи только он один, юный мастер, не склонял головы перед подарками государей и богатством.

- Так чьи это стихи, моя красавица? - повторил эмир Инанч, гладя рукой волосы дочери.

Гатиба, повернув голову, с испугом уставилась на отца черными глазами.

- А ты не рассердишься, если я назову автора? - спросила она.

Эмир удивился:

- Неужели ты считаешь меня столь невежественным и невоспитанным?

- Нет, я так не думаю. Но, возможно, тебе не понравится, что я знакома с этим поэтом.

- Я счастлив, что моя дочь знакома с поэтами и литераторами нашей страны. Это отвечает моим самым заветным желаниям.

- Стихотворение написал поэт Низами,- сказала Гатиба.--Но я не смогла отгадать, кому принадлежат стихи, прочитанные перед этим. Ты можешь сказать мне это, папа?

- Их также написал поэт Низами. Поздравляю мою дочь, Твое знакомство с этим поэтом имеет значение важной исторической победы. И я прошу тебя поддерживать и впредь знакомство с Низами.

Сафийя-хатун, сидевшая до сих пор молча, не выдержала, вскинула голову и зло посмотрела на мужа.

- Настоятельно прошу тебя, не советуй моей дочери подобных вещей! Я не допущу, чтобы моя дочь дружила с почитателями любви и чувственной страсти. Я не позволю моей дочери увлекаться стихами. Не бывать этому никогда!

- Того требует политика, - назидательно сказал эмир.

- Разве благородно приносить честь в жертву политике?

- От этого зависит счастье нашей семьи.

- Строить счастье на позоре - уже само по себе больше несчастье. Твои вредные наставления приведут к тому, что в моей семье случится новое несчастье. Что может понимать в чести и благородстве человек, позволяющий внучке халифа общаться с теми, кто читает в рощах стихи?! В какую благородную семью допустят девушку, которая, забыв о чести, не прячет лица под чадрой?

Слова Сафийи-хатун заставили эмира громко расхохотаться,