Мечь и перо (Часть 1)

- Аллах всевидящий, это чьи-то козни! Кто мог написать ей такое письмо? Нет, не верю!.. Не получала она подобных писем. Все это ложь, повод для того, чтобы порвать со мной. Если она стремится к этому, пусть скажет прямо.

Фахреддин говорил долго и горячо.

Себа-ханум не успокаивала его, не утешала. Наконец он взмолился;

- Себа-ханум, что было то прошло. У меня к тебе большая просьба.

Себа-ханум равнодушно пожала плечами.

- Интересно, какая?

- Передай Дильшад мое письмо.

- Я недавно живу во дворце. Кто защитит меня, если эмир узнает, что я ношу письма во дворец?

- Я напишу очень коротко. Всего несколько строчек на маленьком клочке бумаги.

- Трудно верить тебе. Ты способен пойти и рассказать этом посторонним. В конце концов слух дойдет до эмира.

Фахреддин поклялся честью, что будет нем, как могила и Себа-ханум уступила, согласившись исполнить его просьбу.

Фахреддин не мог найти слов для благодарности. Он быстро написал записку такого содержания:

"Жизнь моя, Дильшад!

Получил твое письмо. Мне передали все, что ты хотела сказать. Не верь письму, которое тебе прислали. Напиши подробно, что ты слышала во дворце. Я никогда не брошу тебя.

Фахреддиня.

Пряча в карман письмо Фахреддина, Себа-ханум думала: "Это называется местью. Я передам твое письмо эмиру и тем самым докажу, что Дильшад передает тебе дворцовые тайны".

ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ ВМЕСТО ФИЛОСОФИИ ЛЮБВИ

Низами и Фахреддин вышли на улицу из дома, где проходила очередная встреча патриотов Арана.

Ильяс, опасаясь, что Фахреддин будет по-прежнему действовать неосторожно, решительно наказывал:

- Не следует поднимать шумиху из-за того, что эмир написал письмо халифу багдадскому. Мы и прежде знали о неискренней игре правителя Гянджи. Надо ждать, пока не выявится лицо нового правительства атабеков, - тогда и будем решать участь эмира Инанча.

Фахреддин проводил Низами до дома. У ворот они увидели хадже Мюфида.

Гаремный страж протянул Низами письмо и замер, склонив голову на плечо в ожидании ответа.

Письмо было краткое:

"Уважаемый поэт!

Прошу тебя прийти ко мне в часы после полуденного азана74, чтобы дать мне совет и указания по поводу написанного мною стихотворения.

Гатиба".

Было уже за полдень, поэтому Низами решил не заходить домой.

- Идите, я сейчас приду, - сказал он хадже Мюфиду.

Мюфид ушел. Низами спрятал письмо Гатибы в карман.

- Не знаю, как мне избавиться от этой авантюрной особы.

- Мы головы ломаем, как найти пути во дворец, а ты не хочешь идти туда, - заворчал Фахреддин. - Несколько дней назад я два часа упрашивал Себу-ханум передать Дильшад письмо. Тебе же они сами пишут и приглашают в гости. Как можно не пойти?

Упрек друга рассердил Низами. Он метнул на него недовольный взгляд.

- Ты послал письмо через Себу-ханум?

- Я не писал Дильшад ничего особенного, только сообщил, что получил ее письмо и мне передали все, что она хотела сказать.

- Я же говорил, чтобы ты не придавал значения полученному письму. Увеоен, это письмо - хитрость Себы-ханум. Зачем ты встречался с этой распутницей, зачем открыл ей свои тайны? Неужели ты недостаточно хорошо узнал ее за столь долгое время? Забыл, какие она устраивала проделки, когда ты любил ее? Она отнесет твою записку эмиру и докажет, что Дильшад посылает тебе из дворца письма. Твоя небрежность и неосторожность навлекут беду на голову несчастной девушки. Эмир Инанч жестоко накажет ее. Подобная неосмотрительность равносильна тому, как если бы ты сам явился во дворец и признался в ограблении халифского гонца Хаджиба.

Фахреддин молчал, чувствуя, что допустил промах.

- Если Себа обманула меня - конец ей! - сказал он тихо, подняв голову.

Низами положил руку на плечо друга.

- Убить - еще не значит исправить допущенную ошибку. Ты должен раз и навсегда усвоить, Фахреддин: основные качества героя - это осторожность и разум. Герой, не признающий осторожности, может очень скоро сломать себе шею. Большая безответственность - вручать судьбу народа в руки простака, не обладающего достаточной проницательностью. Подумай хорошо, как можно верить Себе-ханум, чьи лживость и авантюризм проверены и подтверждены сотнями примеров. Отныне не спрашивай у меня советов ни по личным ни по общественным делам, - ты не ценишь их.

Низами и Фахреддин расстались.

Пройдя немного, Ильяс обернулся и увидел, что Фахреддин задумавшись стоит на прежнем месте. Поэт поругал себя в душе: "Не надо было говорить с Фахреддином так резко, ведь это мой самый искренний друг. Он готов пойти на смерть за любимого человека. Не следует оставлять его одного. Я уверен, в будущем Фахреддин сделается непобедимым, бесстрашным героем. Как можно было обидеть этого человека с сердцем льве?! Порой большая любовь даже умных и осторожных делает наивными, доверчивыми детьми".

Всю дорогу до дворца эмира Инанча Низами думал о Фахреддине, раскаиваясь в том, что обидел его.

Гатиба-ханум приняла поэта в саду.

Подойдя к бассейну Низами увидел дочь эмира сидящей на мягком тюфячке, который лежал на большом дорогом ковре. Перед ней был лист бумаги, она что-то писала.