Мечь и перо (Часть 1)

- Завтра - праздник Фитр, - продолжала она. - В доме Джахан-бану будет большое торжество. Низами и Рена могут не прийти, но Фахреддин туда явится, в этом нет сомнений. На торжестве по случаю праздника Фитр в доме Абудьуллы я еще рлз испытаю свое счастье. Вдруг повезет. Но дело нелегкое, ибо Фахреддин уже получил от меня несколько ударов. Что поделаешь? Приказ нашего повелителя эмира надо выполнить, хотя бы ценой жизни. Допустим, Фахреддин храбрец и герой, зато я - Себа-ханум. Я заставлю его пасть на колени в этой комнате перед эмиром и молить о пощаде.

Тохтамыш остался доволен решимостью Себы-ханум. Он пожелал ей удачи и удалился,

Хадже Мюфид стоял за дверью в ожидании, когда Себа-хэнум расстанется с эмиром.

Она вышла из комнаты перед рассветом.

- Прекрасная ханум удостоилась чести, - сказал евнух, - поздравляю!

Хадже Мюфид, шагая впереди, проводил Себу-ханум до двери ее комнаты.

Немного погодя рабыни и служанки со свертками в руках попели эмира мыться в баню. Правитель Гянджи вступал в последний день Рамазана - месяца поста.

Тридцатого числа месяца Рамазан в сумерках трое свидетелей пришли к хатибу Гянджи и подтвердили, что видели своими глазами месяц Шаввал.

На следующий день в два часа после полудня к воротам эмирского дворца подкатил роскошный тахтреван, свидетельствующий о том, что из дворца должна выйти знатная персона. Жители Гянджи (они только разговелись) неособенно торопились расстаться с подвернувшимся случаем поглазеть на "запретный плод" - женщину из семьи эмира Инанча. Многие были уверены, что тахтреван предназначен для дочери эмира Гатпбы-ханум, и спешили занять удобные для наблюдения мео та. Все знали, что Гатиба, в отличие от прочих девушек дворца, не прячет лица под чадрой и не избегает показываться уличной толпе. Разъезжая в тахтреване по городу, она не позволяла задергивать занавески.

Тахтреван стоял, а любопытная толпа запрудила соседние улицы и прогулки. Но те, кто понимал толк в подобных делах, не обращал внимания на тахтреван у ворот дворца, ибо знали, что в те дни, когда жена или дочь эмира выезжают на прогулку, на прилегающих к дворцу улицах строго-настрого запрещено появляться кому бы то ни было.

Из ворот дворца вышел Хадже Мюфид. За ним следовала женщина, которую сопровождали две служанки и два чернокожих раба. На женщине поверх платья была накинута туника из тонкого черного шелка. Это была Себа-ханум. Она тщательно прятала от толпы лицо, так как понимала: стоит пробежать слушку, что она простая рабыня, - и толпа за тахтреваном тотчас растает.

Опасения Себы-ханум были не напрасны. Многие гянджинцы знали, что и простой рабыне разрешено ездить в тахтреване, если она "удостоилась чести" эмира.

С задка тахтревана сняли лестницу и приставили к подножке. Хадже Мюфид, взяв Себу-ханум за руку, помог ей подняться в тахтреван. Вслед за ней поднялись служанки. Чернокожие рабы сложили лестницу и опять привязали к задку тахтревана, затем с двух сторон взяли лошадей под уздцы, и тахтреван двинулся по улице в окружении толпы. Но занавески тахтревана по-прежнему оставались наглухо задернутыми.

Толпа сопровождала тахтреван Себы-ханум до самого дома поэта Абульуллы.

Сегодня Себа вошла в дом своего бывшего господина не как рабыня, а как важная ханум. Семья поэта знала, что она "удостоилась чести" эмира и теперь перед ней открыты двери его гарема.

Младшая дочь Абульуллы Махтаб-ханум льнула к Себе-ханум больше, чем к другим женщинам, думая, что с ее помощью выйдет замуж за богатого, знатного человека.

На торжество к Абульулле пришли Фелеки, Мюджирюддин и другие поэты и литераторы Гянджи. Низами и его жена не смогли прийти, так как не пожелали оставлять дома больную Мехсети-ханум.

Фахреддин появился позже всех. Ему не было известно, что Себа-ханум придет в дом Абульуллы. Знай он об этом заранее, уклонился бы от приглашения.

Увидев Себу-ханум, Фахреддин вспомнил Дильшад и решил выведать у нее что-нибудь о своей возлюбленной. Однако в памяти его тотчас всплыло, как она принесла ему ложные известия якобы от имени Дильшад, а его письмо передала эмиру, в результате чего Дильшад была лишена свободы и наказана.

Фахреддину приходилось очень туго, - видеть Себу-ханум и не заговорить с ней было почти невозможно. Ее любимая фраза: "Я способна заставить заговорить и скалу!" - не была лишена основания.

К нему подошел поэт Мюджирюддин.

Себа-ханум и Махтаб-ханум, окруженные несколькими девушками и рабынями, то и дело проходили мимо них, перекидываясь между собой репликами на интимные темы. Фахреддин и Мюджирюддин были единственными холостыми молодыми людьми среди гостей.

Поровнявшись с Фахреддином, Себа-ханум сказала:

- Я пьяна, я упиваюсь любовью. Дайте мне вина. Возьмите меня и бросьте в огонь, только дайте моему пылающему сердцу воды. Могу разгневаться, рассердиться, но все равно я мечтаю лишь о нем. Пусть он ответит.

Девушки, обернувшись в сторону Фахреддина и Мюджирюд-дина, засмеялись.

Мюджирюддин подтолкнул локтем Фахреддина.

-- Ты слышишь, Фахреддин, Себа-ханум мечтает о тебе.