Меч и плуг(Повесть о Григории Котовском)

Вдалеке блеснула полоска озера, потом вдруг на гребне бугра обозначилось несколько верховых фигур. Григорий Иванович повернул коня в кусты. С седел не слезали, ждали. Редко ронялись капли с голых веток.

Стали слышны голоса верховых, и Черныш шепотом сказал, что это свои.

Комбриг фыркнул:

— По ветру чуешь?

— По винтовкам вижу. Казаки через правое плечо надевают. Да и голос — Мартынов… Свои это, Григорь Иваныч. Видать, разведка.

Комбриг, вглядываясь в подъезжавших всадников, не шевелился. Когда верховые поравнялись с кустами, Котовский тронул повод и выехал. Те испугались, руки дернулись к шашкам.

Черныш угадал правильно — это возвращалась разведка второго полка.

Назад поехали вместе.

От Мартынова попахивало самогоном. Разбитной парень оправдывался тем, что не смог отказаться от угощения.

— Они нас, Григорь Иваныч, так ждут, так ждут, прямо сил нет! Набедовался народ.

Комбриг удивился:

— А ты что, в самом Заречье был?

— А как же! Все мы.

— Как попали?

— Да как Исус Христос, по воде. Их там, Григорь Иваныч, если по озеру идти, хоть за ноги бери. Никто и не пикнул.

— Что ты говоришь?! И глубоко, нет?

— Какое там! — разливался Мартынов, радуясь, что о самогоне забыто. — Редко где по брюхо. В одном месте, наверно, с головкой будет, так можно обойти. Я запомнил.

— Ага, ага… — и Котовский замолк, ни о чем больше не спрашивал. Комиссар, почувствовав, что сообщение Мартынова дало мыслям комбрига какой-то неожиданный толчок, так и не собрался заговорить.

В штабе, соскочив с седла, Григорий Иванович на ходу бросил Юцевичу, что ему немедленно нужен командир батареи, и прошел к себе.

План комбрига был чрезвычайно прост. Напрасно его превосходительство ждет, что бригада, постреляв из орудий, пойдет в лобовую атаку. Сберегать людей маневром — это основное военное правило Котовский усвоил накрепко. Закупорившись в Проскурове, генерал не учел одной малости: озеро Дубовое отнюдь не преграда для кавалерии. На карте оно выглядит внушительно, на самом же деле… И вот через эту «калитку», которую Перемыкин просто не додумался как следует запереть, и нужно нанести удар.

Юцевич, слушая, сразу же полез в карту, замигал, замигал, и лицо его озарилось радостной улыбкой. Борисов мысленно ругнул себя. Он слышал разговор Котовского с возвращавшимися разведчиками, но, признаться, ему и в голову не пришло… Он тут же решил, что отправится с эскадронами, назначенными для обхода.

Смысл задуманного комбригом маневра заключался в том, чтобы не дать противнику заметить кавалерию, бредущую через мелководье озера. Очень важно отвлечь и батареи в деревне Заречье. Для этого, во-первых, будет предпринята показная атака с фронта, во-вторых же, — и в этом самая соль — батарея Евстигнеича выдвинется без всякого прикрытия и затеет артиллерийскую дуэль, вызовет вражеский огонь на себя. Да, Евстигнеичу придется не сладко, больше того, со своей батареей он, но существу, откровенно приносится в жертву.

Помолчав, комбриг добавил, что сейчас придет Евстигнеич и нужно поддержать старика: не показывать ему сострадания, не жалеть, пусть он уйдет на свой подвиг с верой, что в этом — единственный путь к победе с малой кровью для нас и с гигантским уроном для врага.

— Да-а… — Юцевич плотнее запахнулся в шинель. — А кто в обход?

Хмуро отвалившись от стола, комбриг ответил не сразу.

— Я думаю, Девятый.

Юцевич, склонив голову, обдумал кандидатуру эскадронного. Что ж, исполнителен, настойчив.

— У себя? — послышался громкий голос за дверью.

Старый фейерверкер Евстигнеич ходил в затрапезном трофейном френче, из нагрудного кармана постоянно высовывался уголок чистейшего платка. Платок ему был нужен, чтобы махать своим артиллеристам: «Огонь!»

Борисов знал, что комбриг всегда любил и отличал своего командира батареи. Но дружба на войне — особый вид человеческих отношений, в первую очередь здесь ценится надежность. Фронтового друга не станешь сохранять в тылу, наоборот, ему — самое ответственное, самое опасное задание, потому что он не подведет, исполнит, — надежный человек! Иногда Борисов думал, что напускная черствость комбрига объясняется именно необходимостью задавливать в себе жалость и посылать в жестокий бой самых лучших своих людей, потому что они лучше остальных справятся с тяжелым заданием.

Так было и сейчас. Комбриг жалел Евстигнеича и все же посылал его почти на верную гибель, потому что заботился не об одной батарее, а о всей бригаде.

Говорить должен был Котовский, комиссар и начальник штаба сидели молча. Свет лампы резал уставшие глаза, Григорий Иванович прикрывался рукой. Разговор предстоял тяжелый.

— Батя, — позвал он старика и пригласил взглянуть на карту.

Евстигнеич посмотрел, прикинул в уме позицию.

— Плотновато, Григорь Иваныч.

— Еще бы!.. Объегорить надо.

Старик с достоинством разгладил усы:

— А чего? Постараемся. Не может быть, чтоб не объегорили!.. На мой сказ, Григорь Иваныч, вот тут неплохо стать. А? Смотри, ему нас не видно, а нам до него доплюнуть можно.

Высказывая свои соображения, старый фейерверкер еще ни о чем не догадывался. Григорий Иванович медленно покачал головой.