Меч и плуг. Повесть о Григории Котовском

— Э, понес, старый хрен! Отстучи ему: «А идите вы, ваше превосходительство, к…»

Девятый, с интересом слушавший весь разговор комбрига с генералом, одобрительно заржал.

После того как хохочущие командиры вышли, телеграфист обессиленно обмяк на стуле, со страхом поглядывая на дверь и на замолкший аппарат.

Севериновку Григорий Иванович помнил утонувшим в пыли местечком с огромной базарной площадью, экономией графа Потоцкого, церковью и синагогой. Григорий Иванович оглядывался и узнавал места, знакомые по работе в одесском подполье. Тогда по заданию ревкома он доставлял оружие для рабочих дружин. Его имя было известно в Одессе еще с дореволюционной поры. В те годы он с одинаковым умением носил мундиры жандармского офицера и бедного армейского капитана, принимал обличья коммерсанта и барина-помещика, бывал частым гостем игорных притонов и клубов. Кстати, он был знаменит тем, что обыгрывал на бильярде самого Мотю Рубинштейна, а Мишка Винницкий но кличке Япончик оказывал ему знаки внимания, как равному… В Севериновке ему довелось бывать не раз, — бандитское, считалось, место. По обе стороны печально знаменитого Балтского шляха лежали нехорошие села Кубанка и Малый Буялык, Ильинка и Ангелов хутор. Еще дальше, у Ширяевой могилы, находилось место, через которое боялись проезжать даже в дневное время.

Предупреждение генерала Шевченко организовать оборону Пересыпи заставило Котовского задуматься. Закон войны строг: не воспользоваться предоставившейся возможностью — значит потерять ее навсегда. А терять не хотелось. Круговой обход Одессы занял бы слишком много времени. Не рискнуть ли, не двинуться ли прямиком через Пересыпь? В городе сейчас суматоха, бригада легко сойдет за какую-нибудь отступающую часть.

— Повод! — скомандовал он, заворачивая на Балтский шлях.

Комиссар Христофоров попробовал урезонить комбрига.

— Гриша, нас раздавят.

— Пусть попробуют!

Показался Пересыпский мост. На мосту стоял патруль, на штыке мотало ветром красненький флажок. За мостом можно было разглядеть громадную бричку, запряженную битюгами. На таких бричках одесские биндюжники возили грузы в порт. В гривах битюгов трепыхались красные банты.

К патрульным карьером поскакал Мартынов. Его остановили, он свесился с седла, затем привстал в стременах и замахал рукой: свои. Пересыпь, оказывается, удерживали восставшие рабочие.

Комбрига узнали.

— Ребята, это же Котовский!

Из-за пулемета, стоявшего в бричке, поднялся могучий мужчина в кожухе и, вглядевшись в комбрига, радостно всплеснул ручищами:

— Гриша, лопни мои глаза! Вот где свидеться пришлось!

— Здравствуй, Петя! — Григорий Иванович подъехал, протянул с седла руку. — Что в городе, Петя?

Это был знаменитый на Пересыпи биндюжник Петя Духановский. Он и его товарищи работали в конторе Котэна, которому в Одессе принадлежала половина гужевого транспорта.

Петя Духановский стал неторопливо рассказывать:

— В городе гром и небо. Вся сволочь драпает и потеряла последнюю совесть. Мы с ребятами договорились присмотреть за хозяйством. После этих босяков потом ничего не найдешь. Здесь со мной Миша Индик, Ваня Сиволан, Данила Шац, Родион Смущеный и Манолис Черненко. Ты их знаешь. Нет, Манолиса ты не знаешь. Он из Баштановки, имел два фаэтона и возил пассажиров в Мардаровку… Да, еще Леня Черкип!

Ах, Одесса, угар и удаль молодых незабываемых лет! Все-таки выпадали денечки, которые приятно вспомнить и сейчас. Впрочем, на то она и молодость, чтобы оставить в душе чудесные неистребимые следы.

— Петя, скажи мне за наших. Мы их немного обогнали.

— Ваши идут от лиманов.

— Это я знаю, Петя. А здесь, на Пересыпи?

— Кто-то стреляет за Буялыком.

Григорий Иванович прикинул: скорей всего, это частя 41-й стрелковой дивизии, которой кавалерийская бригада была на время переподчинена.

— Спасибо, Петя. Нам сейчас некогда.

— Гриша, заметь — я не спрашиваю, куда вы, но если вы на Маяки, то советую знамя завернуть. Там сейчас самый гром. Ребята передавали, туда на шикарном «роллсе» прокатил полковник Стессель.

— «Роллс» исправный?

— Как моя бричка.

— Ну, я не прощаюсь, Петя!

Бригада подтянулась, двинулась сомкнутым, плотным строем. Одесса эвакуировалась, это было заметно с первого взгляда. Котовский указал Христофорову на деникинские деньги, заметаемые ветром по обледенелой мостовой. (На ассигнациях был изображен Царь-колокол.) Если одесситы, привыкшие к частым сменам властей, стали выбрасывать «колокольчики» за ненадобностью, значит, они уже не верят в возвращение Деникина… В порту ревели пароходы, осевшие ниже ватерлинии. Обитатели Черноморской улицы видели, как мимо Ланжерона, мимо Воронцовского маяка потянулись перегруженные суда, их гудки ревели отходную людям, едущим на чужбину. Город оставался, как огромная пустая квартира, покинутая прежними хозяевами.