Меч и плуг. Повесть о Григории Котовском

Тоже в общем-то было верно, и Юцевич, увидев, как у Котовского стали округляться глаза — верный признак сдерживаемого бешенства, — пожалел, что высказал свое предложение сейчас, при всех и, надо признаться, наспех, не обсудив его как следует с глазу на глаз ни с комбригом, ни с комиссаром.

В раздражении постоянным упрямством Вальдмана (а тот, чего греха таить, бывал порой таким, что хоть кол на голове теши) комбриг всплеснул руками.

— Ведь вот человек, а? Ему — одно, а он… Да ты думаешь, нет, что говоришь? Или ты думаешь, что мужики эти сами по себе, а мы с тобой сами по себе? Их, значит, стрелять будут, мучить, а ты свои прекрасные брови наглаживать будешь?

Эскадронный, сдерживаясь, проговорил глухо, с угрозой:

— Брови тут ни при чем, товарищ командир бригады!

— А если ни при чем, так думай! Для того и армия, чтобы народ жил и работал спокойно. Иначе нас с тобой и не держали бы, не изводили зря на нас корму. Трудно понять, что ли? Просто неловко за тебя, ей-богу. Ты сам должен людям втолковывать, а тут с тобой приходится…

Последние слова комбриг произносил без прежнего напора, раскаиваясь за свою несдержанность. Остывал он быстро. Зря вообще-то накричал, эскадронный высказал то, что уяснил сейчас на совещании. С одной стороны, сам же только что приказал выбросить из головы всякую мысль о легкой прогулке, с другой — действительно, пока со всею ясностью не установлено, что у повстанцев на уме, разумнее было держать все свои силы в кулаке. И оттого, что, не сдержавшись, он опять сорвался (а главное, сорвался-то не по делу, распушил человека ни за что ни про что), комбриг был раздражен и хотел поскорей остаться один.

— Ладно, — закрыл он совещание, — еще подумаем, обсудим. Можно разойтись. Приказ получите, начальник штаба сейчас напишет.

Из аппаратной Юцевич вернулся с таким энергичным, просветленным лицом, что Григорий Иванович, насупленно глядевший в окно (переживал напрасный разнос Вальдману), повернулся навстречу и вопросительно выгнул крупную бархатную бровь:

— Что-нибудь… — и не договорил.

— Вот! — Юцевич, сдерживая торжество, положил на стол сообщение, полученное из Тамбова, из штаба войск.

Аппарат отстучал, что в Тамбовскую группу войск, к выделенным ранее силам, передаются также части 10-й стрелковой дивизии, закончившие ликвидацию бандитских отрядов в Воронежской губернии. Кроме того, сообщалось, что Федько со своими бронеотрядами намерен держать штаб в Кирсанове.

— Так вот что его спугнуло… — Комбриг с громадным облегчением расправил плечи. — Фу ты, черт! А мы-то мудрим, ломаем головы…

— А ларчик просто открывался, — сдерживаясь, проговорил начальник штаба.

Разгадка маневра Богуславского сняла у обоих груз с души. Не сговариваясь, они одновременно сунулись к карте.

Да, все сразу стало на свои места. Вот, достаточно взглянуть: угрозы с флангов и чуть ли не с тыла.

— Это еще хорошо, что он успел смотаться, — говорил комбриг и карандашом показывал на карте. — Глянь-ка, что могло получиться: тут мы, отсюда вот воронежцы, а от Кирсанова — Федько. Да он костей бы не собрал… Ну, лиса! Извернулся, как уж под вилами. Но как у них работает разведка, а? Надо же!

Начальник штаба вышел отдать необходимые распоряжения. Вернувшись, он застал комбрига по-прежнему склоненным над картой. Прикусив в задумчивости губу, Григорий Иванович разглядывал трудный район «южной крепости» мятежников, куда Антонов, боясь оказаться отрезанным от своих опорных баз, заранее стягивал все силы.

— Нам месяц отвели? — спросил комбриг.

Юцевич кивнул.

— Гм… Месяц… — Заложив руки за спину, Котовский отошел к окну. На глаза ему попался забытый праздничный кулич. Он сковырнул крашеное просяное зернышко, забросил в рот.

— Слушай, Фомич, а чего это Вальдман с Девятым грызутся? Ты заметил?

— Да ну их… — с легким сердцем рассмеялся начальник штаба и, рассказывая, стал собирать бумаги. Соперничество эскадронных командиров нынешней зимой обострилось до крайности. У одного лучше показатели по стрельбе, у другого — джигитовка и владение шашкой, один хвалится своими песенниками, другой — плясунами. А при недавнем обследовании, которое проводил политотдел дивизии, выяснилось также, что в эскадроне Вальдмана кроме всего остального намного выше еще и процент грамотных бойцов. Девятого, само собой, взяло за живое, — с Вальдманом они давние соперники.

— Ишь ты! — усмехнулся комбриг, гоняя во рту просяное зернышко.

Незаметно весь дом наполнился топотом ног, голосами, стуком роняемых вещей — обычное дело, когда штаб готовится сниматься с места. Во дворе повозочные запрягали лошадей. Все хозяйство штаба у Юцевича помещалось на двух тачанках — ничего лишнего. Чей-то голос требовательно кричал, торопя, чтобы «одна нога здесь, другая там». Пробежали телефонисты, сматывая провод. Солнце поднялось над деревней высоко, становилось жарко.