Меч Кайгена (ЛП)

— При всем уважение к его духу, Мацуда-доно… его отношение, — сказал Чоль-хи. — И шестнадцать предков — метафора. Все знают, что, наверное, не было всего восемь пар людей в одно время. Миф просто объясняет истоки разных типов теонитов. Таджаки не заявляют, что одни из них связаны с Бембой и Кри сильнее других.

— Нет, — сказала Мисаки, — но у них свой длинный парад королей, королев и генералов.

— Да, но в этом есть смысл, — возразил Чоль-хи. — Эти отточенные речи тянутся на пару тысяч лет назад. Они не считают себя потомками… доисторических богов-рыб.

— Дело не в том, что они считают, а в том, что они знают, — спокойно сказал Котецу, — так же знают, как то, что снег вернется, что будет прилив и отлив. Это чувство.

— Удобно, — Чоль-хи улыбнулся, ощущая себя увереннее с Котецу, зная, что кузнец не был против его непочтительных замечаний. — Такое знаешь, потому что чувствуешь. Это нельзя доказать.

— Если сомневаешься, ты не видел, как Мацуда тянет силы из глубины.

Чоль-хи притих на миг. Он посмотрел вверх, в сторону озера Кумано и пустую школу.

— Думаю, видел.

— О?

— Я видел как-то раз, как медитировал Мамору.

— И?

— Он… будто видел то, что не мог знать. Было темно, но он был будто с картой всей горы в голове, получал ее из тумана на камнях, росы на траве и течения ручьев. Это было поразительно.

Котецу пожал плечами.

— Если думаешь, что это можно было сделать без капли силы богов, придерживайся своей Нагано Фаллеи.

Чоль-хи молчал, взгляд затерялся в тумане вокруг озера.

— Те фины тут, потому что только они знают, как посылать души наших мёртвых в место, которому они принадлежат, в руки их истинной матери в глубинах.

— Ваша версия Лааксары? — сказал Чоль-хи, глядя на озеро.

Котецу кивнул.

— Океан Душ, — он опустил широкую ладонь на плечо Чоль-хи, и он вздрогнул. — А теперь будь хорошим мальчиком и помоги отвести этот старый мешок крови богов вверх по горе.

ГЛАВА 26: ДУХ

Рюхон фины были щедрыми и заботливыми, слушали каждого горюющего жителя деревни, вели их через молитвы и ритуалы. Некоторые даже соглашали остаться, заняли академию Кумоно, где раньше был храм. Но их благородные старания не упокоили всех духов.

Мисаки видела Мамору, когда спала. Порой она была солдатом, убившим его — ощущала трепет, как маньяк, в бою, но трезвела, когда обнаруживала сына, истекающего кровью, перед собой, боль рассекала ее надвое.

Порой он стоял в коридоре дома или в додзе, достаточно близко, чтобы коснуться, но вне досягаемости. В другой раз она радовалась бою в тёмном коридоре. Она пронзала грудь солдата, но обнаруживала, что Сираденья была по рукоять в груди Мацуды. Она вырывала клинок, и не ранганиец, а Мамору падал на пол, глаза были огромными из-за предательства. Она хотела забрать его, залатать истекающее кровью сердце, утешить его, но не могла. Она могла только стоять там, кровь текла между пальцев ее ног. Она могла лишь смотреть, как он умирал.

Одной ночью сон позволил ей двигаться. Она попыталась зажать его рану, но потянула кровь из его тела, убивая его. Она проснулась с визгом в тот раз, но крик был не ее. Когда ее глаза открылись, она обнаружила, что Нагаса метался в одеялах рядом с ней, выгнув спину, пятки стучали по полу додзе с силой. Хироши уже сжал его плечи, пытался его разбудить.

— Это кошмар, Нага-кун. Проснись!

— Нии-сан! Нии-сан! — скулил Нагаса, но, когда его глаза открылись, он был удивлен, увидев над собой Хироши. — Нии-сан?

— Я тут, Нага-кун, — сказал Хироши.

— Нет. Где…? — огромные глаза Нагасы озирались, он искал в темноте, пока Мисаки гладила его голову. — Где Нии-сан? Где Мамору?

— Его тут нет, Нага-кун, — Мисаки гладила его волосы, промокшие от пота. — Он умер.

— Нет, нет! — голосок Нагасы поднялся в гневе. — Он был тут!

— Нет, малыш. Нет, — она притянула третьего сына к груди, гладя его волосы. — Это был просто сон.

Она переживала бы, что другие проснутся, но не только Нагаса плакал. Кошмаров в додзе было так много, что крик ребенка едва кого-то задел. Мисаки старалась утешить Нагасу, но ее тихие слова скрывали глубокий страх и печаль. То, что они вдвоем видели Мамору так ярко, показывало, что в доме был призрак. Часть Мамору еще была тут, привязанная к Дюне, страдающая и опасная.

Сецуко справлялась лучше всех из Мацуд. Каждый день, когда работа заканчивалась, она носила крошку Аюми к общей могиле.

— Видишь это? — говорила она, качая дочь на бедре. — Твой отец лежит тут. Твой отец был героем, Аюми. Не забывай этого. Твой отец был героем, так что мы будем сильными ради него, нэ? Мы заставим его дух гордиться.

Крепкая женщина единственная тянула силы из трагедии. Она решила, что отомстит ранганийцам, продолжая жить. Женщина слабее страдала бы, лишившись мужчины, или презирала бы Мисаки за то, что она заняла ее место правящей леди дома Мацуда. Но Сецуко не дулась, не смотрела на Мисаки с завистью, а кипела энергией, спрашивая: «Чем я могу помочь? Что мне нужно сделать?». С Аюми на спине она носила не меньше мужчин.