Надежда умерла, он добрался до вершины самолета и нашел приподнятую кабину перед собой. Пока тело самолета было черным, как остывшие угли, кабина был из прозрачного стекла, такого ясного, словно его отполировали день назад. Мамору должен был там остановиться. Он не должен был подбираться и заглядывать сквозь стекло.
Но он смотрел, и его тело застыло. Кровь покинула его щеки, они стали бледными, как лицо перед ним — если это можно было назвать лицом. От пилота остался череп, лежащий криво на белых костях. Обрывки ткани на грудной клетке воина уже нельзя было опознать как военную форму. Кожа, темная или светлая, давно сгнила на костях.
Мамору должен был отпрянуть от останков человека, но он застыл, глядя в пустые глазницы пилота, где раньше были внимательные глаза.
—
Пилоты были молодежью с острым взглядом и быстрыми рефлексами, умело направляли машину на огромной скорости, смело бились высоко над морем или твердой землей. И этого юного бойца оставили гнить тут, без могилы, без памятника, никто его не помнил. Ветер и дождь умывали его лицо, кожу и форму, стерли все намеки на то, кто это был и за кого сражался.
Мамору смотрел в глазницы и гадал, были ли у пилота черные глаза, как у него. Его лицо выглядело так же без кожи? Гора так же легко его сотрет?
Он прижал ладонь к стеклу кабины, пальцы скользнули вниз, нащупали резьбу на стекле. Мамору обратил внимание на силуэты под пальцами, увидел, что кабина была покрыта символами силы и защиты Фаллеи. Среди символов буквами ямманинке были запечатлены слова.
—
Сила покинула тело Мамору. Он невольно сжался почти в поклоне от боли. Его лоб стукнулся об кабину. Десятки лет этот самолет торчал в горе, но Мамору ощущал, как это рушит все, что он знал, кусочки разлетались на ветру.
Не важно, был то скелет мужчины или женщины, кайгенского пилота или из Яммы. Воин умер тут, и Хибики-сэнсей врал об этом. Вся деревня врала об этом.
Ньяма Мамору кипела не от гнева, не обидой. Это была растерянность. Сила его разваливающегося мира заставляла туман бушевать. Капли летали, скользили по камням.
— Мацуда? — сказал Кван, кровь поднялась с его кожи, ее втянуло в вихрь джийи Мамору. Он выглядел нервно, пока буря Мамору не потянула за кровь в его открытых ранах. — Ай! Эй!
Крик боли вырвал Мамору из смятения.
Он вскинул голову. Вопль вернул горе четкий вид. Он пару раз глубоко вдохнул и смог совладать со своей джийей. Он еще не был стабильным льдом, но смог отпустить воду вокруг себя, включая кровь Квана.
Он с трудом спустился по самолету и сел на колени, чтобы обработать ногу Квана. Он пытался успокоить свою джийя, восстанавливая корку. Но контроль покинул его, сила не давалась.
Мамору кивнул и попытался рассмеяться.