Меч Христов. Карл I Анжуйский и становление Запада

Врагов у возрожденной Византии было более чем достаточно, а союзников и средств — крайне мало. Вдобавок возвращение Константинополя заставило Михаила VIII сосредоточить свои военные и дипломатические усилия на предотвращении попыток латинян вернуть утраченное: «Основными целями Михаила были прежде всего сохранение трона и новообретенной столицы, а также восстановление границ Византии в том виде, в каком они существовали до 1204 года. От этих целей его дипломатия не отклонялась никогда. Но, каковы бы ни были эти базовые ориентиры, методы, которыми он стремился достигнуть их, должны были быть весьма гибкими, зависящими от возможностей многочисленных оппонентов и от постоянно меняющейся политической сцены… Каждому новому давлению со стороны латинян находился соответствующий противовес. Таким образом, политику [Михаила] можно охарактеризовать как постоянные усилия по поддержанию благоприятного баланса сил в отношениях с разнообразными противниками»^{288}. Это означало, что император, можно сказать, жил с лицом, обращенным на запад, в то время как в долгосрочной перспективе основная опасность его империи грозила с востока, со стороны турецких владений. Правда, крупный Иконийский (Румский) султанат, чья сила была подорвана столкновениями с монголами, при Михайле VIII переживал кризис, но уже его сыну Андронику II пришлось познать на себе тяжелую руку турок и сожалеть об ослаблении восточных окраин империи при первом Палеологе.

Ни Балдуин II, ни другие «франкские» государи Балкан не смирились с поражением, понесенным летом 1261 года. Крайне раздраженно отреагировало на вести о возвращении «второго Рима» грекам и папство. После 1266 года, когда юг Италии оказался под властью Карла Анжуйского, стало ясно, что на сцене появился новый сильный игрок, чье вмешательство в ситуацию на крайнем юго-востоке Европы могло бы вновь склонить чашу весов на сторону латинян. К делам Константинополя Карла I влекло сразу несколько факторов, субъективных и объективных. К числу первых относилась присущая ему предприимчивость в сочетании с воинственностью и уверенностью в правоте своего дела — все эти черты, как мы видели, сполна проявились при завоевании Карлом Сицилийского королевства. Но были и обстоятельства, которые, вероятно, заставили бы любого государя, правившего в тот момент на юге Италии, заинтересоваться противоположным берегом Адриатики и землями, лежащими далее на восток.

Дело в том, что уже Манфред Гогенштауфен оказался довольно глубоко вовлечен в балканские дела. Здесь он выступал как наследник Отвилей, много десятилетий враждовавших с Византией — ведь именно нормандцы когда-то окончательно изгнали восточную империю с Апеннинского полуострова, а при Роберте Гвискаре сами угрожали Константинополю. Правда, в середине XIII века прежней Византии более не существовало, а Манфред, который вступил в союз с эпирским правителем Михаилом II и женился на его дочери Елене, стал участником распрей между преемниками великой империи. Из этих конфликтов сицилийский правитель хотел извлечь свою выгоду: «Манфред имел виды на адриатическое побережье, находившееся как во власти его тестя, так и во власти Палеолога. В 1258 году он уже овладел Корфу, отнял у Никейской империи Диррахий[143] и у Эпирского царства Авлон и Берат. Не упускал Манфред из виду и возможности овладеть самим Константинополем…»^{289}

В 1259 году У Пелагонии сицилийские войска приняли участие в сражении с армией Никейской империи. Союзниками Манфреда, лично участвовавшего в битве, были войска Эпирского царства и Ахейского княжества. Из-за отсутствия единства в рядах коалиции и ряда хитростей, примененных никейцами, их противники оказались разбиты, причем сицилийцы понесли наиболее тяжелые потери; самому Манфреду пришлось бежать. Его балканские планы потерпели крушение, а сама битва, ослабившая Эпир и Ахайю (Морею), стала прелюдией к занятию Константинополя никейцами. «На Балканском полуострове не оставалось более ни одной силы, способной остановить никейского императора»^{290}. Однако, хотя Манфреду вскоре пришлось отвлечься на более насущные дела в Италии, а в 1266 году вступить в роковую для него схватку с Карлом Анжуйским, он продолжал следить за происходящим на Балканах. После падения Балдуина II он предложил низложенному императору помощь, «надеясь показать всему миру искренность своих крестоносных устремлений и тем самым избежать враждебности со стороны папства»^{291}. Это, однако, Гогенштауфену не помогло.