Меч князя Вячки

И тут Рогволод Свислочский схитрил. Самые голосистые вои начали кричать с вала смердам, что житницы будут открыты, только сначала надо провести переговоры. Из Княжьего сельца на переговоры вышли Холодок с четырьмя дружинниками. Шли безоружные, но Холодок спрятал под зипун шестопер – небольшую железную булаву с острыми шипами. Смерды отрядили для переговоров тоже пятерых, среди них был и отшельник.

Встретились в пятидесяти саженях от вала. Отшельник положил в снег свой каменный топор и, выпуская изо рта искры, смело подошел к Холодку.

– Ты кто? – спросил у него Холодок.

– Вещун. Сын Перуна, – не моргнув глазом, ответил отшельник.

– Почему огонь во рту носишь?

– Когда несмышленышем был, проглотил кусок солнца. Солнце во мне и горит.

– Правду ли говорят, что ты все наперед видишь?

– Правду.

– Что с тобой будет завтра?

– Завтра я буду носить золотые порты князя Рогволода Свислочского.

– А что будет с тобой теперь?

– Теперь я собью замок с княжеской житницы и дам им, – бледной худой рукою отшельник показал на смердов, – хлеба.

Тут Холодок выхватил из-под зипуна шестопер и со всего маху ударил отшельника по голове. Брызнула теплая кровь. Отшельник упал, душа его отлетела в тот же миг.

Смерды онемели от неожиданности и ужаса. Тот, кого они считали чуть ли не богом, кто похвалялся своим бессмертием, беспомощно лежал на снегу, как дохлая кошка. Изо рта его выкатился большой орех с просверленными в скорлупе отверстиями. Вместо ядра в орехе краснел уголек. Холодок наступил на орех, раздавил его.

Увидев, что отшельника больше нет, дружина князя Рогволода открыла ворота и с яростным криком врезалась в толпу смердов. Смерды бросились врассыпную, на мечах дружинников заалела кровь. Несколько поприщ гнались знузники за смердами, кололи их длинными дидами, топтали конями. Стоны и крики стояли над Свислочью и Березиной.

Один из смердов, спасаясь от знузника, полез в старую барсучью нору. Его заметили, вытащили за ноги. Обливаясь холодным потом, глядел он круглыми испуганными глазами на занесенную над ним диду, однако молчал, не молил о помощи. Дида ударила в худую, красную от холода шею, и смерд упал в снег, захлебнувшись кровью. Это был отец Мирошки Ратибор.

Глава вторая (часть III)

Стрый Яков на маленьких саночках привез мертвого Ратибора в Горелую Весь. Правая рука, закоченевшая от смерти и мороза, волочилась по земле, вспарывая снег, словно дубовое орало, которым пашут весной. Настасья с причитаниями кинулась к санкам, взяла эту руку, хотела положить ее мужу на грудь, но рука, тяжело качнувшись, снова упала в снег.

Мирошка, маленький Доможир и Текля стояли возле саночек, на которых лежал их отец.

– Почему он не встает? – шепотом спросила Текля. – Холодно тут лежать…

– Он не встанет, доченька, – заголосила Настасья. – Помер кормилец наш.

Вместе с ней заплакали Текля и Доможир. Мирошка пока держался, но что-то очень печальное, очень холодное расправляло крылья внутри него, там, где бьется сердце. Стало трудно дышать. Ноги подкашивались. «Это дикая вира забрала отца, – думал Мирошка. – Она хотела схватить меня, да я сбежал – у меня ноги легче. Неужели никогда больше не будет его с нами?»

Тут слезы ручьем полились из глаз. Он плакал и вспоминал, как однажды, давным-давно, разразилась страшная гроза. Перун стрелял из огненного лука, трещали деревья над черной вспененной Свислочью, переламываясь в стволах; птицы, подхваченные бурей, камнем падали вниз, разбиваясь о деревья, о землю. Отец с Мирошкой спрятались тогда в большую яму, вырытую на крутом берегу реки. Желтый влажный песок тек с краев ямы, постепенно засыпая ноги, и когда наконец затих гром и унялся дождь, ноги у них были по колено в песке. Отец, крепко прижав сына к груди, понес его домой, и мальчик слышал, как стучит, бьется отцовское сердце. «Так-так-так…» – долетало из отцовой груди.

Мирошка стал на колени, приложил ухо, начал, затаив дыхание, вслушиваться там, где должно было жить сердце. Но глухой тишиной была заполнена отцовская грудь, и мальчик, окончательно поняв все, горько заплакал.

В Горелой Веси не было своего попа. Раньше при нужде приезжал из Княжьего сельца отец Семен в парчовой златотканой ризе, а теперь свежей кровью было отрезано Княжье сельцо от селений смердов, и Ратибора, не отпевая, предали сырой земле.

Похоронили его на елани, там, где уже были могилы общинников из Горелой Веси. Срезали лопатами дерн, положили Ратибора на песок, головой на запад, туда, куда спешит солнце. Возле правого плеча оставили покойнику железный нож, у левого бедра – кресало и куски кремня. В ногах поставили глиняный горшок с горохом и житом. Насыпали над Ратибором сажень мерзлого песка, и все – как и не было у Мирошки отца.