Меч князя Вячки

- Святая София! Где меч Всеслава? Дай мне его, и я пойду на тевтонов, освобожу Двину, наш извечный Рубон, проложу дорогу к морю.

"Скоморох,- думал про Вячку князь Владимир.- Одичал там в своем Кукейносе. Стал язычником, молится рогатой сосне, а тут вон как запел. Скоморох!"

Князь сплюнул, правда, осторожно, чтобы, не дай бог, вече не заметило.

А Вячка, не поднимаясь с колен, вдруг простер к нему руки, заговорил, обращаясь только к нему, Владимиру:

- Великий князь! Отчего не седлаешь коня? Веди дружину на Ригу, ударь копьем в огненную пасть дракона. Ты мудрый и храбрый, ты уже водил нас на Альберта. Пойдем еще, князь!

Все вече замерло, глядя на Владимира, сотни глаз, как невидимые стрелы, пронзали его насквозь. Глядели бояре и купцы, ремесленники и вой. И все ждали.

"Что делать?" - мучительно раздумывал Владимир. Впервые в душе его шевельнулась жалость, непонятная ему самому. Кого он жалел? Себя? Свою недосягаемую мечту? Княгиню Ульяну? Жалость такая приходила к нему и раньше, но только дома, в своей семье, рядом с княгиней. На площади же, перед народом, сердце у него всегда было словно из железа. А сегодня впервые железо дало тоненькую трещину.

"Что делать?" - думал князь. Он сошел с помоста, поднял Вячку с земли, трижды поцеловал его и сказал так, чтобы до всех ушей долетело:

- Встань, брат. Одна у нас отчизна - Полоцк. И будем биться за него, своего живота не жалея.

Вячка, легко поднявшись на ноги, тоже поцеловал Владимира.

- Слава! - гремело на площади.- Слава князьям Вячеславу и Владимиру!

Владимир с Вячкой, взявшись за руки, взошли на помост, и всеобщий радостный крик приветствовал их появление.

Владимир стоял рядом с Вячкой, улыбаясь ему и вечу, а сам вспоминал о страшной, нелепой смерти своего родича, брата жены Артемия. Богатым, хлебосольным боярином был Артемий, меду и доброго слова гостям не жалел. Много было у него друзей, но и враги, как водится, имелись. Любил Артемий разных зверюшек, разную пушистую хвостатую живность. По усадьбе у него прирученные белки бегали, на плечи гостям прыгали. Выдра в пруду плавала, медведь по двору бродил без цепи. И вот однажды из Киева привезли Артемию хомячка - теплый светло-русый комочек, глазки - как капельки степной воды. Такой был ласковый, такой мягкий, на руках у боярина дремал. Не мог натешиться им Артемий. И однажды особенно ласково гладил зверька, к груди прижимал. Да в тот самый миг, когда хотел что-то приказать слугам, раскрыл рот, хомячок скользнул ему в самое горло. То ли рот боярина норой ему показался, то ли научили этому те, кто подарил его боярину,- только перегрыз хомяк все кишки Артемию, вмиг в могилу свел.

Пожимал Владимир руку Вячке, улыбался ему, а сам думал: "И этот только прикидывается ручным. А разинешь рот - выгрызет нутро".

Всеми колоколами гремела София. Бушевало вече.

- Слава! - кричали мужи-полочане.

"Кричите себе, кричите,- думал Владимир, улыбаясь вечникам.- Дружину к Риге я не поведу, а если и поведу, то не скоро. Мне не с Альбертом драться надо, а с вами. Княжескую власть я вам не отдам".

Князю остро, до горькой слюны во рту, захотелось как можно скорее вернуться в Бельчицы, в свою светлицу, увидеть княгиню Ульяну, почитать пергаменты. Больше всего любил он читать поучения святого Ефрема, великого Иоанна Златоуста и Феодосия Печерского, тех, что, словно старательные пчелы, кормились словом божьим.

А вече уже кричало здравицу только одному Вячке, будто его, Владимира, на помосте и не было.

- Слава князю кукейносскому! - подбрасывали шапки вверх вечники.

- Слава Вячке! Веди на тевтонов, князь! И вдруг небогатый купец Василь из Заполоцкого ста пронзительно закричал:

- Меч Всеслава - Вячке!

Площадь словно ждала этого, сразу подхватила:

- Меч Всеслава - Вячке! И пошло-покатилось:

- Меч Всеслава - Вячке!

Владимир, стоя рядом с Вячкой, вымученно улыбался, а у самого пот катился по вискам. Тяжело было ему слышать это. Только самому достойному воеводе вручает полоцкое вече Всеславов меч, и освящают его в самом Софийском соборе.

Накричавшись, мужи-полочане решили: за седмицу выковать меч, освятить его и вручить прилюдно князю Вячеславу Борисовичу Кукейносскому. Меч вызвался выковать на своем подворье боярин Иван, у него были знатные мастера кузнечного дела. На том вече и разошлось, растеклось с площади, и только вороны все не могли успокоиться, все летали над Софией.

II

Вместе со всеми пленными Якова гнали на север от Княжьего сельца, от Горелой Веси в Друцкую землю. Сначала шли по льду Березины, и тащить сани с награбленным добром, в которые впрягли Якова вместе с другими молодыми невольниками, было не очень тяжело. Но через десяток поприщ друцкий воевода Зернько приказал повернуть с Березины на восток, в направлении Друтеска. Тут уже надо было идти по целине, по заснеженным лесам и болотам, и сани сразу прибавили в весе, будто были нагружены железными крицами.

Пленных, как подсчитал Яков, было сотни полторы, в большинстве молодые мужчины и парни.

Рядом с Яковом, обливаясь потом, тянул сани кузнец Чухома. Он все учил Якова, шептал ему: