Когда Харри снова проснулась, золотой занавес при входе в шатер уже подняли. Солнечный свет, расплескавшись по толстым пушистым коврам, попал в глаза и разбудил ее. Она села, обнимая одну из россыпи пухлых подушек, среди которых спала. На тыльной стороне подложенной во сне под щеку ладони отпечатался вышитый узор. Харри зевнула и потянулась, осторожно расправляя сведенные полуночными страхами мышцы. Тут к ней приблизился один из людей с отметиной на лбу, опустился на колени и поставил перед ней столик с кувшином, чашей, полотенцами и щетками.
Корлат не показывался. Шатер выглядел так же, как позавчера, когда она впервые вошла сюда. Низкие столы убрали, а лампу в центре снова подняли.
Когда Харри умылась, ей принесли миску незнакомых хлопьев, горячих и дымящихся, словно островная овсянка. Еда оказалась вкусная, и Харри, к собственному удивлению, слопала все с отменным аппетитом. Только положила ложку, как один из слуг снова приблизился, поклонился и жестом попросил ее выйти. Во вчерашней одежде девушка чувствовала себя несколько помятой, но, как следует разгладив и встряхнув наряд, обнаружила, что помялся он куда меньше, чем островная одежда, если проспать в ней ночь. Убедившись в этом, она вздернула подбородок и промаршировала наружу, где ее встретил очередной слуга с парой башмаков и складным стулом. Стул пригодился для того, чтобы сесть и сразиться со шнуровкой. Неприятно чувствовать себя несмышленышем, пусть и невольным, в высокоорганизованном сообществе, стремящемся организовать и ее тоже. Так перламутр затягивает песчинку, попавшую в раковину моллюска. Но если песчинка не хочет становиться жемчужиной? Нельзя ли попроситься тихонько вылезти и занять свое прежнее место на клочке океанского дна?
А хочет ли она обратно? И зачем ей возвращаться?
Но как воспринял ее исчезновение Дикки? Слезы уже кончились, только веки казались тяжелыми, как ставни, и в горле першило.
Люди торопливо сновали по открытому пространству перед королевским шатром. И у нее на глазах отдаленные палатки начали складываться. Казалось, они опадают по собственной воле. Все происходило бесшумно и грациозно. Если кто-то и ругался на непокорность неодушевленных предметов, то делал это исключительно про себя. Видел бы это брат… Харри вымученно улыбнулась.
Глаза медленно привыкали к яркому солнечному свету. Безоблачное небо над головой, твердое и голубое, отливало металлическим блеском. Снова стояло утро – она проспала почти сутки. Слева постепенно поднимались вереницы дюн. Она осознала их высоту только потому, что из их вершин складывался горизонт. Где-то в той стороне остались Генерал Мэнди, Резиденция и брат. А дальше, гораздо дальше, но в том же направлении, за пустыней и горами, равнинами и морем лежали родные Острова. Песок под ногами ничуть не походил на пружинистую твердую землю Островов. Странные мягкие башмаки ничем не напоминали островные ботинки. И непривычные свободные одеяния окутывали ее.
Королевский шатер снимали своим чередом. Первыми скатали и закрепили боковины, и Харри удивилась, не увидев внутри ковров, ламп, сундуков и подушек. Остался только примятый песок со следами утвари на нем. Интересно, ее тоже скатали бы, словно лишний валик, не проснись она вовремя? Или запаковали бы все вокруг, оставив ее на островке подушек в море пустого песка? Угловые опоры и высокие центральные столбы сложились как-то сами по себе, и крыша провисла до земли с той же величавостью, что восхитила ее в палатках меньшего размера. Харри насчитала десять слуг, скатывающих, складывающих и увязывающих. При работе они наклонялись как заведенные, и громадный шатер всего за несколько минут превратился в десять аккуратных черно-белых свертков, по одному на каждого слугу. Свертки отнесли к веренице лошадей. Животные стояли терпеливо, пока вьючные седла с высокими бортами наполняли ящиками и скатками вроде тех, в которые превратился королевский шатер. Девушка заметила, как тщательно распределяют груз. Каждый предмет отдельно закрепляли и проверяли на равновесие, прежде чем пристроить следующий. В конце слуга убеждался, что животному удобно, и лошадь уходила, напоследок поглаженная по шее и по носу.
Коней в лагере было больше, чем кого бы то ни было. Люди уступали им в числе. Даже вьючные лошади отличались ростом и изяществом, но не могли равняться с верховыми – самыми красивыми и гордыми. Шкуры их сияли, как драгоценные камни. Имелись и собаки, высокие длинноногие псы с вытянутыми узкими красивыми головами и круглыми темными глазами. Длинная шелковистая шерсть защищала их от солнца. Некоторые ходили в парной связке, и все принадлежали к одной из трех или четырех отдельных стай. «Борзые», – подумала Харри. Собаки бродили так же свободно, как нестреноженные кони, однако выказывали не больше намерения уйти из лагеря, чем лошади. Харри с интересом заметила связанные пары из вьючных лошадей и приняла это за метод дрессировки. Иногда младшего зверя запрягают вместе со старшим, чтобы тот научил его, как себя вести.