Меч Короля Артура

В судьбе Берендта могла сыграть роль и простая случайность. Кто знает, что он записал в своем дневнике после июня сорок первого? Его взгляды резко изменились. Если в мае сорок первого это пацифист, то когда он сделал следующий шаг? Дальнейшее — логическое продолжение этого шага.

Я рассказывал тебе у моря, давным-давно, как набрел на сожженную библиотеку в сорок первом. Это было зимой. Все, что я видел, казалось сном. Отчасти и сейчас я вспоминаю это как сон. Атлантида стала прибежищем для меня — там я видел янтарные пляжи, сказочные реки, неведомое. Эта легенда заменяла мне юность — последней просто не было. Не знаю, что казалось мне тогда более реальным — Атлантида или то, что я видел каждый день.

В начале войны, ты знаешь, я попал в окружение под Вязьмой. Безотрадные леса, слепые снежные равнины, полукружья холмов на горизонте. Я исходил с партизанами в первый год войны столько, что хватило бы на всю жизнь. А теперь это кажется мимолетным сном.

Что запомнилось? Несколько мгновений. По контрасту, что ли, вижу в прошлом жаркое солнце. Лето. Мы ждем самолет, который должен сесть на партизанском аэродроме. У трех диких яблонь вечером развели костер. Желтый свет. Светятся ромашки у костра. Вдали — другие костры.

Потом — госпиталь. Фронт. И все, о чем я тебе успел рассказать.

Почему я вижу эти костры, жаркое солнце над поляной? Не знаю. Причуды памяти? Может быть. Все воспоминания мои начинаются с этого солнца. Все, что произошло тем летом, можно назвать переломом во мне. А что случилось? Родилась надежда… Тревоги и надежды изменяют нашу жизнь.

Собираюсь написать большое письмо Анне Бе-рендт. Об этом. Или, может быть, о моем прошлом. Как получится.

Было странное движение — в будущее, в прошлое, все вокруг быстро менялось, наверное, я был еще молод. У меня был друг Владимир Санин. В Хосте мы говорили о нем.

Год 1985-й. Петер Госсе — Валентину Никитину

Все чаще я вспоминаю удивительную прогулку по самшитовой роще, полумрак, черный глаз пещеры, где обитают десять тысяч летучих мышей, родники, деревянную галерею над речным берегом. Я тогда подумал, что Кавказ напоминает южную Германию, и сказал тебе об этом. Сколько лет прошло с тех пор, Валентин?

Мне кажется, тридцать, хотя на самом деле много меньше. Ведь это было в шестьдесят пятом? Там, под Хостой, был удивительный пляж с темным песком, который нагревался от солнца так, что жгло ноги. Запомнилось море — именно в том месте, под железнодорожной насыпью. Крутые откосы нагреваются за день и потом медленно, словно нехотя, отдают тепло. Солнце уже падало в море, а мы грелись после купания у этих откосов, прижимаясь к ним спиной. По шпалам шли в Хосту, и ты рассказывал об Атлантиде. Наверное, я был не очень внимательным слушателем, но многое запомнилось. Например, рассказ твой о балке в самшитовой роще. Эта балка, по твоим словам, образовалась тогда, когда Атлантида погрузилась на дно морское. Как это могло произойти? Напомни. Наши туристы жили тогда в санатории «Волна» — четыре белоснежных корпуса над пляжами. Мы с тобой шли мимо пляжей — дальше, дальше, по шпалам, по тропе, усеянной острыми мелкими белыми камнями. И так почти каждый день. Ты не поверишь — я заразился, стал почти атлантоманом, прочитал все книги об Атлантиде на немецком и на русском. Мне понравилась идея: Атлантида продолжает оказывать влияние на нас и сейчас, после своей гибели. Стремительное таяние огромного ледника в Европе, рождение Гольфстрима, обвалы в древних пещерах, пробуждение вулканов по всей Земле, что отмечено вулканологами, гибель мамонтов и десяти других видов крупных животных — все это произошло одновременно, одиннадцать-двенадцать тысяч лет назад. Именно к этому времени приурочил и Платон гибель острова атлантов. Полное совпадение. Но раз ледник растаял, и Европа стала пригодной для обитания — охотники, затем земледельцы стали переселяться на ее равнины с юга и востока. Это движение племен и народов происходило волнами, в течение тысячелетий. Это твоя идея. Но переселение не может произойти сразу, в сто и даже тысячу лет. Люди не могли сразу освоить Европу, скованную ранее льдом. Проходили тысячелетия. Движение продолжалось — и только на практике, методом проб и ошибок человек убеждался в возможности заселения тех или иных районов Европы. И вот последнее, великое переселение народов. Авары, гунны, готы, сарматы. Это первые века нашей эры. Потом в Европе образовались государства, ворота городов закрылись для массовых все лений. Границы тоже оказались отчасти на замке. Но войны продолжались. Неравномерное расселение создавало причину этих конфликтов, и это устранялось тоже методом проб и ошибок. Потом войны изменили свой характер.