Меч мертвых

Крапива между тем презрительно миновала посланную Искрой стрелу (учиться надо было, Звездочёт, премудрости воинской, а не ворон в небе считать!..), а пока он тянулся к тулу за следующей – взвилась в прыжке над большой, густо обомшелой валежиной, отделявшей её от неудачливого стрелка. Но здесь и её саму подстерегла неудача! Взлетая, Крапива не видела, куда вынесет её прыжок… и вместо надёжной земли попала одной ногой в глубокую ямину между подмытыми корнями деревьев. Провалилась по колено да ещё призастряла, не смогла сразу вскочить…

Искре Твердятичу этого мгновения оказалось довольно. Выдернув сапог, Крапива вскинула голову – и упёрлась взглядом в отточенный полумесяц стрелы-срезня, нацеленный ей прямо в лицо. За подрагивающим наконечником были серые глаза новогородца. Искра даже не моргал, зная: лихой Суворовне малого хватит, чтобы броситься и истребить.

– Даже лучшему воину случается оступиться, – сказал он Крапиве. И, не отводя взгляда, обратился к Страхине: – Эй, отпусти Рагнаровича! Не то девку убью!..

– А убивай! – хрипло засмеялся одноглазый. – Всё меньше обузы!..

Крапива вдруг подумала о том, что допрежь не слыхала, как он смеётся. На месте Страхини она бы, наверное, сказала точно такие же слова, смущая стрелка, вынуждая поколебаться… Но после предательства побратимов, не краснея судивших о батюшкиной измене, о её, Крапивы, чёрной душе… Слова Страхини, целовавшего её на заставе, обрушили мир. Девушка зло улыбнулась и начала подниматься.

– Слыхал? – сказала она Искре. – Стреляй!.. Что, не можешь? Крови человеческой никогда не видал?..

За её спиной Страхиня немного перехватил отнятый у Харальда меч, готовясь в случае чего метнуть его в Искру. Брошенный меч, однако, мог послужить только мести: стрела в упор поспеет быстрей…

Но Светлые Боги всё-таки пожалели неразумных юнцов. Выстрелил бы Искра или всё-таки нет, что сотворила бы Крапива, если бы добралась до него, и как поступил бы с пленным Харальдом одноглазый варяг – это всё осталось вовеки неведомо. Потому что из-за деревьев появилась Куделька.

Хромоногая маленькая ведунья вышла на поляну с охапкой более-менее сухих веток, собранных для костра. Когда она увидела, что происходит, лицо у неё стало огорчённое и обиженное.

– Ну вот!.. – сказала она, обращаясь сразу ко всем. – Сошлись, сразу драться полезли! Хоть бы кто помог огня развести!..

Встала как раз между ними и вывалила наземь собранный хворост. Опустилась на колени, подложила в дрова клок берёсты и, словно забыв о жестоком напряжении меж двумя парами оружных людей, полезла в поясной кошель за огнивом и кресалом…

И молодой Искра Твердятич, не первый день гулявший с нею по лесу, вдруг понял, как глупо и невозможно было бы застрелить смелую Крапиву Суворовну, как вообще по-мальчишески зря начал он внезапную охоту на одноглазого, мелькнувшего в чаще. Искра опустил лук, отводя от Крапивы жало стрелы, и отчаянно покраснел. Крапива же подумала, что Искра был ростом примерно с неё и по силе вряд ли превосходил; невелика честь такого убить. Лучше выслушать наперво, что станет рассказывать. Да хромоножке пособить с костерком, не то совсем, бестолковая, погибнет в дыму…

Поглядев на этакие дела, Страхиня выпустил Харальда и сказал ему:

– Зимой ты был крепче, Рагнарссон. Но и сейчас ты дерёшься неплохо для мёртвого, которым тебя многие объявили.

Крапива услышала насчёт мёртвых и сказала Искре:

– Если батюшку ищешь, так ты знай… Не оставили его диким зверям на потребу. Наши Рюриковичи с честью и бережением взяли, я видела.

По строгому лицу Искры тенью прошла боль, от вида которой у девушки сердце кольнула невидимая игла.

– Спасибо, Суворовна, – сказал Твердятич. И поклонился.

На Крапиву напало большое смущение, она рассердилась и предупредила его:

– Если ты… вину какую воздвигаешь…

Искра снял наконец стрелу с тетивы, убрал в тул:

– К нам в Новый Город человек из Ладоги добежал, слова страшные сказывал… Я его сам порасспросил потом, удивился кое-чему…

Другая Искрина стрела торчала в дереве за поляной, пришлось идти доставать.

– И меня в поруб посадили за то, что навету на батюшку не поверила, – помогая Твердятичу вырезать засевший в коре наконечник, сказала Крапива.

Искра осторожно отмолвил:

– Плохо это, когда всякой кривде веру дают.

– Так ты тоже не веришь, что будто мой батюшка?.. Твоего?.. – ужасаясь и надеясь, спросила она. Почему-то ей было очень важно, что он ответит.

Искра крепко задумался, прежде чем говорить, и Крапива решила про себя, что недооценила его силу. Подумаешь, статью не вышел и воинского пояса не взыскал. Многие ли из тех, кого она знала могучими храбрецами, смогли бы чуть не над телом отца своего рассуждать с дочерью предполагаемого убийцы, не торопясь к общему приговору присоединяться?.. Уж всяко не те гридни Рюриковы, что ей были готовы руки крутить, а потом своего же боярина душегубом признали…

– Я только тому верю, что глаза мои видят, – сказал наконец Искра. – А они такое заметили, после чего не всякому слову веру будешь давать. Ты вот тоже послушаешь ещё, что Харальд рассказывает…