Меч мертвых

– Суложь твою мы у гридней Замятни Тужирича отобрали, – сказал Болдырю Искра. – Али вы не заодно уже с боярином? О чём не поладили?..

Вопрошания разбойник попросту не услышал. Одно понял: с его Милавушкой случилось дурное. Он отчаянно вгляделся в её лицо, и она, всхлипнув, отвернулась, укрывая искусанные губы и синяки на горле, оставленные вовсе не рукою Страхини. Болдырь шагнул:

– Милавушка…

– Э, э, ты полегче! – оба лука снова нацелились ему в грудь. Болдырь остановился в раздумье, и Искра сказал ему:

– Лучше послушай, что говорю. Я твою Милаву не обижал и не обижу, и тебя живого с ней отпущу, если в драку лезть погодишь и дело сказывать будешь!

Болдырь наконец-то посмотрел на него. Глаза у разбойника были светло-голубые, немного раскосые по-мерянски. Как две льдинки под белёсыми бровями на шершавом тёмном лице.

– О чём сказывать тебе? – спросил он глухо.

Искра опять опустил лук:

– Помнишь, может, зимой ваше становище потревожили? Твои люди погнались, да сами домой не пришли?..

– Как не помнить…

– Это я там был, – сказал Искра. – И видел я, как вы боярина нашего принимали. Как гостя самого дорогого! А теперь он суложь твою своим отрокам бросил, тебя в некоей измене виня!.. Знать хочу, что у вас с ним за сговор был. И рассорились отчего!

Болдырь медлил, поглядывая то на него, то на Милаву. Страхиня больше не грозил сломать женщине шею, но от себя не пускал. Она, впрочем, и не рвалась. Варяг нашёл взглядом Кудельку. Та с закрытыми глазами стояла около Харальда, и на лице у неё было страдание. Лекарские труды она совершала легко. А вот неприметная порча, напущенная на Замятничей, дорого ей обходилась. Страхиня забрал бы её боль, если бы умел. Но он не умел.

– Ты, Болдырь, знаешь хоть, перед тобой кто? – вдруг спросила Крапива. – Тебе терять, видно, нечего, так и нам тоже. Замятня Тужирич, верно, уже по нашему следу пустился. Здесь будет, пока ты раздумываешь!..

Прежде чем уходить с островка, боярин Замятня заглянул в клеть к Свияге. «Кто увёл?» – спросили увечного на рассвете, когда хватились Милавы. «Не знаю», – ответил Свияга чистую правду, и от него отступились – что взять с полуживого. Тем более что за протокой вскоре нашлись чужие следы и стало понятно, в какой стороне ловить похитителей. То, что женщину выкрал Болдырь или люди его, ни у кого не вызывало сомнений. Меньше всех в этом сомневался дозорный, получивший железным боярским кулаком в поддыхало и до сих пор блевавший на берегу.

– Здесь полежишь, – сказал раненому Замятня. – Поспешать нам надобно, не взыщи. Нынче же затравим собаку волкохищную и вернёмся. Если только сами живы останемся…

– Тебе удачи, боярин, – тихо отозвался Свияга. – Ждать буду.

Его не бросят, он это знал. Повязка, привитая Милавой, хорошо легла на его рану, утешила. Под утро он сумел даже уснуть и теперь чувствовал облегчение. Сулило оно ему жизнь? Или было предсмертным? Он не думал об этом.

Замятня Тужирич вышел из клети. Синий сапфир в рукояти меча при его бедре вбирал тусклый свет последнего дня.

Рассказ Болдыря был коротким и страшным. Оказывается, люди Замятни в самом деле ещё с осени протоптали к нему дорожку, а после перелома зимы довелось и самого боярина принимать. Тогда-то узнали разбойники о посольстве новогородском, готовящемся весной. «Ты, Болдырь, хуже некуда обоих князей раздразнил, – сказал вожаку Замятня Тужирич. – Рюрик уже заставу на порогах воздвиг и не далее как летом тебя отсюда повыкурит, даром что ты Сокольими Мхами огородился. Варягам-то в болотах воевать не впервой…»

Болдырь и сам понимал, что ватаге его постепенно приходил кон. Пора было убираться в иные места. Но глухой зимой по лесам только смерти искать; следовало выждать до лета, однако лето сулило грозу. «Особо же если Рюрик с нашим Военежичем замирятся», – предрёк Болдырю Замятня. «Ну да не пугать меня ты к нам припожаловал? – спросил тот. – Дело если есть, сказывай…»

И Замятня сказал. Такое, отчего у разбойников поначалу волосы поднялись дыбом. Следовало им подстеречь задуманное Вадимом посольство – и всё перебить до последнего человека. Да спрятать корабль, на котором те поплывут. За такой подвиг Замятня пообещал ватажникам долю добычи. И невозбранный путь в любую сторону через новогородские земли.

Кое у кого из Болдыревых ближников, слушавших боярина вместе с ним, тут и разгорелись глаза. Однако сам вожак здравомыслия не потерял. Он не первый год налетал на купцов, так что душ, без правды загубленных, на его совести было в достатке. Но княжеских послов истребить?.. Вот за что можно было на свою голову дождаться и Перуновых молний. Опять же видел Болдырь, сколь жестокая нужда погнала к нему боярина. У себя в болотах он был ещё очень силён, хоть и становились те болота понемногу для него мышеловкой. Он принялся торговаться с Замятней и наконец выторговал: кто там на кого нападёт и кого вырежет, не его, Болдыря, дело. Он лишь примет корабль и мёртвых на нём и хорошенько запрячет…