Меч мёртвых

Девушка давно уже не думала ни о чём, не гадала ни о батюшке, ни о собственной горемычной судьбе. Тупо переставляла ноги, глядя одноглазому в широкую спину. Останавливалась, когда останавливался он, потом неохотно возобновляла движение. Ей странен был человек, который ещё чего-то хотел, ещё куда-то стремился. Про себя она знала, что эта дорога не кончится никогда; она так и будет идти, чавкая сапожками по напитанной холодной влагой земле, а медленная вода будет прибывать и прибывать, пока не укроет всего белого света и её, Крапивы, русую голову в том числе…

Перемена, выдернувшая её из дурнотного безразличия, случилась внезапно. Страхиня вдруг как будто что-то почуял; Крапива ничего не успела сообразить, когда он резко крутанулся к ней. Что-то свистнуло – но чуть раньше тяжёлая ладонь снесла её с ног, опрокинув и отшвырнув. Сам варяг прянул в сторону по-звериному… И в дерево между ними гулко ударила длинная боевая стрела.

Страхинин мешок остался лежать на земле. Опытный воин уже нёсся вперёд, бросаясь из стороны в сторону. Ещё одна стрела прошла в вершке от его бедра и, взвизгнув, сломалась о замшелый валун.

Вот тут Крапива словно проснулась! Онемелая душа мигом воспрянула, бесчувствие сменилось обидой и злобой. Одноглазый, понятно, стоил трёх таких, как она, но и Крапива умела уворачиваться от стрел; даже сама учила этому молоденьких отроков, с открытыми ртами взиравших на её ловкость! И не будет этот варяг с нею обращаться, как с какой-нибудь нежной городской девкой, лука завязать не способной!.. Упавшая Крапива перевернулась на четвереньки, вскочила и бросилась вслед за Страхиней.

Стрелец ждал его, отступив на поляну, чтобы дать себе побольше простора. Крапива выскочила туда, ненамного отстав от своего спутника… и едва не споткнулась, разглядев, на каких врагов они с варягом напоролись. Один был Искра. Сын того самого Твердислава, чьё тело у них на глазах уносили по волоку ладожане. А второй – ох, Змеево брюхо, его только тут и не хватало!.. – был датский княжич Харальд Заноза. Тот, что осенью обставил её в состязании (это, впрочем, её давно уже не заботило) и из-за которого батюшка приголубил её оплеухой (а вот этого она простить-позабыть ему не могла). Харальд с мечом наготове стоял под толстой берёзой, но Крапива намётанным глазом тотчас уловила, что грозного в нём были только хмурые брови да умелая стойка: он к берёзе-то спиной прижимался, чтобы не пошатнуться. Страхиня, видать, тоже понял, какова ему была нынче цена, и, не глянув лишнего разу, полетел мимо него – к Искре с его луком. Харальд этого ждал и устремился наперерез, вкладывая все силы, сколько было, в бросок и удар. Не достать, так хоть сбить с этого рваного, мешающего выцелить шага, чтобы Искра последней – больше не успеть выпустить – стрелою сумел его поразить…

Страхиня от его меча уворачиваться не стал. Наоборот, прянул ближе, влился в движение молодого датчанина, проник под его руку… Меч свистнул между двоими мужчинами, причём Харальд еле успел спасти от него ноги, потом сына конунга развернуло по кругу, выгнуло назад… так он и остался стоять с правым локтем, беспомощно торчащим вверх, а Страхиня вынул из разжавшихся пальцев черен меча и приставил клинок Харальду к шее.

– Один раз, – сказал он, – я тебя пощадил…

Крапива между тем презрительно миновала посланную Искрой стрелу (учиться надо было, Звездочёт, премудрости воинской, а не ворон в небе считать!..), а пока он тянулся к тулу за следующей – взвилась в прыжке над большой, густо обомшелой валежиной, отделявшей её от неудачливого стрелка. Но здесь и её саму подстерегла неудача! Взлетая, Крапива не видела, куда вынесет её прыжок… и вместо надёжной земли попала одной ногой в глубокую ямину между подмытыми корнями деревьев. Провалилась по колено да ещё призастряла, не смогла сразу вскочить…

Искре Твердятичу этого мгновения оказалось довольно. Выдернув сапог, Крапива вскинула голову – и упёрлась взглядом в отточенный полумесяц стрелы-срезня, нацеленный ей прямо в лицо. За подрагивающим наконечником были серые глаза новогородца. Искра даже не моргал, зная: лихой Суворовне малого хватит, чтобы броситься и истребить.

– Даже лучшему воину случается оступиться, – сказал он Крапиве. И, не отводя взгляда, обратился к Страхине: – Эй, отпусти Рагнаровича! Не то девку убью!..

– А убивай! – хрипло засмеялся одноглазый. – Всё меньше обузы!..

Крапива вдруг подумала о том, что допрежь не слыхала, как он смеётся. На месте Страхини она бы, наверное, сказала точно такие же слова, смущая стрелка, вынуждая поколебаться… Но после предательства побратимов, не краснея судивших о батюшкиной измене, о её, Крапивы, чёрной душе… Слова Страхини, целовавшего её на заставе, обрушили мир. Девушка зло улыбнулась и начала подниматься.

– Слыхал? – сказала она Искре. – Стреляй!.. Что, не можешь? Крови человеческой никогда не видал?..

За её спиной Страхиня немного перехватил отнятый у Харальда меч, готовясь в случае чего метнуть его в Искру. Брошенный меч, однако, мог послужить только мести: стрела в упор поспеет быстрей…