Меч на закате

— что ж, я скажу тебе: вон там…. — он дернул головой на юго-восток, в сторону Дубриса, — вон там я однажды видел крылатую лошадь, вырезанную над воротами, и кто-то сказал мне, что это символ Второго легиона, который стал в этом месте и потому отметил его как свое собственное. Так вот, откуда Второй легион набирал своих людей?

Одно долгое мгновение я молча смотрел на него.

— Из племен с берегов Ренуса, — медленно сказал я.

— Из племен с берегов Ренуса. Ай-и! Я слышал также, что великий Магнус Максимус, прадед господина, служил какое-то время со Вторым легионом и любил его и что задолго, задолго до этого сам император города Рима пожаловал этому легиону имя Августа; и никто, как мне кажется, не обвинял Второй легион в нарушении верности!

И это тоже было правдой.

И я кое-что узнал и кое-что потерял, старея, — потому что в тот вечер я чувствовал себя старым, и груз сорока и пяти зим тяжело лежал у меня на плечах, словно к нему добавилась еще пара десятков. И потому я принял свое решение, хотя пока что ничем не показал этого окружающим меня людям. Это было решение, которое оказалось благоразумным, хотя я знаю, что многие из моего собственного племени считали его сумасшествием; и когда нагрянула черная беда, то пришла она, в конечном итоге, не с саксонских берегов, не от людей, с которыми я заключил сделку в тот день.

— Мне думается, что то, что ты говоришь, — истинно и в чем-то мудро, — сказал я наконец. — Да будет так, давай поподробнее рассмотрим этот вопрос о сделке между твоим и моим народом.

После этого было много обсуждений, много споров, в течение которых писцы ждали, пока им можно будет записать договор, а за дверью тем временем вспыхнул и погас между деревьями золотистый закат, и свет от горящих ясеневых поленьев начал врезаться в сгущающиеся тени. А потом наконец дискуссия была закончена, и я встал, чтобы изложить окончательные условия, пока писцы скрипели перьями по своим пергаментам — тихий, торопливый, похожий на шуршание насекомого, звук. Я говорил о границах и территории племен, о землевладении, в ярдах площади на одного человека, о правах на леса и воды, на пастбища и на охоту с копьем, а также о военной помощи, которую они должны были оказывать взамен. («Берега от Портус Адурни до Метариса мы будем охранять от всех вторжений, — сказал, посовещавшись со своими соплеменниками, престарелый воин, говоривший за всех, — но ты не должен требовать от нас, чтобы мы подняли свои копья в любой другой вашей войне в любой другой части Британии». И я согласился, потому что это показалось мне достаточно честным.) И все то время, что я говорил, что-то стенало у меня в голове, глупо изумляясь мне самому и тем словам, которые я отмерял подобно человеку, выдающему стрелы из корзины. Норфолк и Саутфолк, восточные англы, и Саутсэкс, и королевство кантиев, я разобрался с ними всеми по очереди — насколько это можно было сделать, прежде чем согласованные границы будут вычерчены во всех подробностях.

Напоследок я снова повернулся к рыжеволосому человеку со шрамом на горле. И когда он, встретив мой взгляд, выпрямился и шагнул между двумя другими к очагу, это выглядело так, словно он все это время ждал меня, а я ждал его.

— Сердик, сын Вортигерна, между тобой и мной не может быть никаких сделок.

Он стоял глядя на меня и слегка усмехаясь, так что белый клык лишь чуть приподнимал его губу с одной стороны. И был, даже еще больше, чем при нашей первой встрече, похож на какое-то свирепое, красивое и опасное животное.

— Значит, смерть, милорд Артос?

— Я не убиваю в кругу совета, — сказал я, и саксы слабо, зловеще зашевелились, а кое-кто из моих людей бросил на них многозначительный взгляд, потому что все знали старую гнусную историю о том, как Хенгест устроил в совете пир в честь Лиса Вортигерна и приказал, чтобы каждый из саксонских воинов в кругу пирующих убил бритта, сидящего от него по левую руку; и как Вортигерн купил свою жизнь за половину Британского королевства, которое не принадлежало ему, чтобы он мог им расплатиться Сердик тоже знал ее. Его ноздри раздулись и задрожали, как у жеребца, а рука дернулась к тому месту, где должна была быть рукоять меча, — но все оружие было сложено снаружи, потому что никто не приходит на совет вооруженным, если только, подобно Хенгестовым саксам, не прячет свой кинжал в рукаве. Его рука вспомнила об этом и упала снова.

— Что же тогда милорд Медведь предлагает мне? — часто дыша, спросил он.

— Девять дней, чтобы убраться из Британии.

Я увидел, как в его глазах промелькнуло удивление, и его рыжие брови сдвинулись к переносице. Мне кажется, он был готов к смерти, но не подумал об этой другой возможности.

— Я поеду один? И в качестве кого? Должен ли я поблагодарить наиблагороднейшего цезаря за позволение взять с собой мой меч? Если нет, то я найду способ добыть себе другой, прежде чем вернусь.