Меч над Москвой

Упоминание о послах неожиданно вызвало разговор, который, как окажется позже, приведет к отзыву из Москвы сэра Стаффорда Крипса и посла США Штейнгардта, а из Вашингтона - советского посла Уманского.

- Ваш Штейнгардт - явный пораженец, - скрывая раздражение, сказал Сталин и, поднявшись из-за стола, начал прохаживаться, дымя трубкой. - Он, как и его ближайшие сотрудники, кликушествует о якобы нашем грядущем поражении. Его беспокоит только личная безопасность. За шесть первых недель войны Штейнгардт дважды паниковал и требовал, чтобы его вместе с посольством отправили за Волгу.

Гарриман не хотел соглашаться со Сталиным.

- У нас другое мнение о Штейнгардте, - утверждал он. - Наш посол сделал все возможное для улучшения советско-американских отношений.

- А как там в Вашингтоне чувствует себя наш посол Уманский? неожиданно спросил Сталин.

- Дипломат высокого класса, - с непонятной холодностью ответил Гарриман. - Но с крайностями. Он усерден в своей деятельности до ненужной степени. Он с таким энтузиазмом обращался ко многим влиятельным людям по вопросам поставок в Советский Союз, что они больше раздражались, чем проявляли доброжелательность.

- Что вы скажете о Майском? - Сталин остановился перед лордом Бивербруком.

- Более искусного дипломата я в своей жизни не встречал! - восторженно ответил Бивербрук. - Умен, образован, прекрасный оратор, умеет растопить лед отчуждения самых ярых противников. Но...

- Что "но"? - насторожился Сталин.

- Временами он бывает слишком суров с нами.

- Не пытается ли он обучать членов вашего правительства положениям коммунистической теории?

- Такой возможности я никогда не предоставлю господину Майскому, серьезно заверил Бивербрук и тут же спросил: - А как вам наш посол господин Криппс? - Бивербрук постарался скрыть свое отчуждение к нему.

- Он вполне нас устраивает.

Бивербрук гготом напишет Черчиллю:

"Понаблюдав за Криппсом, я пришел к выводу - с ним все в порядке, за исключением того, что он зануда. Когда я сказал об этом Сталину, он спросил, можно ли в этом плане сравнить Криппса с Майским. Я ответил: нет, только с мадам Майской, имея в виду ее милый характер неутомимой говоруньи... Сталину шутка чрезвычайно понравилась".

Гарриман же в докладе Рузвельту скажет ц. о Молотове, но с откровенным нерасположением к нему: "Властен и неприятен, с неиссякаемой энергией, полным отсутствием уступчивости и чувства юмора, менее готовый к компромиссу, чем сам Сталин... У нас будут большие трудности с Советами, пока Молотов будет в этих отношениях существенным фактором".

Как покажет время, Рузвельт, к великому разочарованию Гарримана, именно Молотова пригласит в Вашингтон весной 1942 года. Это будет беспримерный перелет в бомбовом люке наркома иностранных дел и первого заместителя главы Советского правительства через океан...

Но переговоры в Москве продолжались, и Гарриману приходилось считаться с "трудным характером" Молотова, которого смущала некоторая уклончивость главы американской делегации в формировании обязательств союзников о поставках в СССР оружия и военной техники.

Протокол конференции представителей трех держав был подписан 1 октября после того, как главы делегаций в торжественной обстановке обменялись речами.

Вечером того же дня в Екатерининском зале Кремля был устроен правительственный прием. О нем Гарриман будет писать с некоторой долей иронии, а местами сарказма, как бы глядя на себя и окружающих со стороны:

"Сталин сидел между Бивербруком и Гарриманом, разговаривая с ними настолько любезно, что нельзя было и подумать о неприятных словах, произнесенных им во время переговоров. Этот прием своей расточительностью заставил Гарримана подумать о том, какая пропасть разделяет в Советском Союзе правящих лиц и тех, кем они управляют. На застолье было приглашено более ста человек: в полном составе миссии Бивербрука и Гарримана, экипажи обоих самолетов Б-24, доставивших часть делегаций в Москву, сотрудники английского и американского посольств и десятки советских высокопоставленных лиц. Столы ломились от множества холодных закусок икра, разнообразные сорта рыб, молочные поросята; затем ужин с горячим супом, цыплятами и дичью, с мороженым и пирожными на десерт. Было много разных фруктов не с общественного рынка, а, наверное, доставленных специально из Крыма.

Перед каждым стояли бутылки перцовой водки, красного и белого вина, русского брэнди.

Сталин после первого тоста выпил полрюмки перцовой водки, затем остаток перелил в фужер и потом пил только красное вино из этой рюмки, часто наполняя ее. Рюмка была очень маленькой. Когда подали к сладкому шампанское, он выпил его из той же рюмки. Затем другой рюмкой прикрыл бутылку с шампанским, пояснив, что так сохранятся пузыри.

Гарриман подумал о резком контрасте между приемом в Кремле и приемами в Лондоне на Даунинг стрит, 10: Черчилль всегда проводил их в соответствии с продовольственными рационами Великобритании, в то время как столы русских высокопоставленных лиц гнулись от деликатесных блюд, а народ голодал.