Меч, палач и Дракон

— Что-то я разболтался с тобой, камоэнсец. Давно не видел новых людей, вот и сорвался. Мои-то, — он махнул рукой на матросов, — уже давно считают меня старым дураком, дураком и великим мореходом, почти божеством. Странно, но одно другому у них не мешает.

— Попробуй написать пару строчек о мире за Жарким Берегом, — предложил маг, — Я верю, что у тебя получится.

Остияк прокашлялся и торжественно произнес:

Есть дверь, пред которой волнуется море,
Ступень, что хранит себя тысячью бед.
Но есть и тот, кто плывет чрез невзгоды.
В светлый новый загадочный мир — Человек!

— Я вообще-то уже размышлял об этом. Даже название придумал — Покорение Легенды.

Гийом поднял голову вверх. Близился вечер. Время убегало. Кербон за спиной тоже мог преподнести неприятный сюрприз.

— Спасибо за все, Джон Гилберт, — маг отступил на шаг и поклонился ему в пояс, — Ты действительно велик. Давай прощаться, нам пора.

Кербон громко хмыкнул.

— Как звать-то тебя? — спросил адмирал.

— Мы еще увидимся, адмирал, на этом свете, или на том. Тогда я скажу тебе свое имя. До встречи!

— И ты живи, камоэнсец. Не хочешь называть себя — не надо.

Кербон спускался по веревочной лестнице в баркас. Гийом уже хотел последовать его примеру, но остановился, перенеся одну ногу за борт.

— Сегодня будет, шторм. Будет сильный шторм, готовься, адмирал, — он указал рукой на грозовое небо.

— Что это значит, учитель? — с вызовом спросил Кербон, едва баркас отошел от галеона.

— Ничего. Считай мои слова предсказанием. Ведь сегодня действительно будет шторм. Шторм, который этому галеону не пережить, — спокойно ответил Гийом, он вдруг почувствовал себя смертельно усталым.

— Предсказание верное. Этой ночью я покончу с остияками. На горизонте грозовые облака. Мы раздуем огонь и постараемся, чтобы нас самих не спалило, — кивнул Кербон, — У короля Остии Стивена будет меньше на одного слугу, а у Камоэнса на одного врага.

— Ты мелко судишь. Гилберт не слуга, и не враг. Учись уважать чужое величие.

— Такие разговоры вредны и во время дела — мешают, и после — дают неприятные воспоминания. Мы боевые маги, Гийом, ты сам меня этому учил. Маги — циничные и расчетливые сволочи, а не проповедники и святые.

— Ты как ребенок, Кербон, всегда выбираешь только одну точку зрения, игнорируя другие, считаешь, что мир одноцветен. Тяжко с тобой и скучно. Делай, что хочешь. Я хочу назад, на берег, — рассерженно бросил учитель и полез верх по сброшенной лестнице.

Кербон, думая, что он не слышит, с не меньшим раздражением язвительно прошептал:

— Да я всегда выбираю одну точку — ту, которая мне ближе и выгодней!

Ночью на галере никто не спал, чувствуя, что грядет нечто страшное. Моряки и абордажники не ошибались. Кербон еще с вечера занялся подготовкой. Паруса на мачтах галеры, то стремительно наполнялись ветром с такой силой, что парусина трещала, то так же внезапно опадали; и корабль останавливался, среди усиливающихся волн, несмотря на бурю, начинающуюся вокруг.

Стемнело, зажглись масляные фонари. Не как обычно, восемь на весь корабль, а в десять раз больше.

Ученик Гийома, страстно желающий сдать экзамен, стоял в центре палубы, воздев руки к небу, делая странные и пугающие пасы, то бормоча, то выкрикивая короткие рубленные слова на никому неизвестных наречиях.

Ветер все усиливался и усиливался, галеру ощутимо качало. На палубе оставались лишь вахтенные матросы, капитан с Гийомом, да Кербон.

Все три луны на небе, ставшие волей первого короля-разбойника символом Камоэнса, скрылись за мрачными черными тучами, что стремительно затянули звездное небо. На палубу с небес упали первые свинцовые капли.

Бурю нельзя вызвать, но можно раскачать и направить. Кербон — третий и последний ученик — не останавливаясь ни на миг, подталкивал громадные качели. Его шатало от качки и от усталости, пот наравне с дождем промочил одежду.

Галеру кидало, швыряло из стороны в сторону. Матросы вместе с капитаном ушли с палубы вниз. Им оставалось только молиться Господу Милосердному, и надеяться на то, что два безумца-чародея смогут обуздать волны и спасти их души.

Если бы Гийом не привязал себя канатом к мачте, его уже раз десять смыло бы за борт. Волны переливались через низкие борта галеры, смывая все, что плохо крепилось, заливая подпалубные помещения и обезумевших от смертного ужаса матросов.

Волны не трогали лишь Кербона, они обтекали его, расступаясь. Словно свирепый пес, что обезумел от крови и боя, но все же помнит, что это Хозяин, и его трогать нельзя.

Сколько это длилось — неизвестно. В те моменты, когда смерть близка, и жизнь чувствуется с особой силой, время имеет обыкновение менять свой ход, все измерения бесполезны. Ведь нельзя обмерить и высчитать страх, мужество, прелесть и радость глотка воздуха, дикий ужас, охватывающий тело и душу; когда неминуемая гибель отступает.