Меч Пересвета

– Видите ли… Теоретически, конечно, могли и быть… особенно у Темир-мурзы. Но, во-первых, перед битвой состоялся поединок двух богатырей, двух силачей, а меч требует не столько силы, сколько умения с ним обращаться. А во-вторых, Пересвет, как вы знаете, был иноком, монахом. Скорее всего, он просто не мог позволить себе меч.

– Дорогая была фенечка? – усмехнулась Полундра.

– В известном роде, да. По тем временам мечи могли быть главным образом у княжеских дружинников, у профессиональных наемников, у варягов. Ну, может быть, просто у богатых воинов. А ополченцы попроще вооружались в основном копьями и булавами.

– Короче, лупили друг друга дубьем по бóшкам… – проворчал Батон.

– В общем, да.

– Светлана Леонидовна, скажите, пожалуйста… – задумчиво заговорила Соня. – А на мечи ставились клейма? Я хочу сказать, хозяева мечей метили свое оружие? Можно ли по мечу с клеймом определить, кому он принадлежал?

– Хм… – Учительница снова задумалась.

Все молчали, вытянув шеи, только с кухни доносился слабый звон посуды: Натэла извлекала из духовки пирог.

– Честное слово, даже не знаю, что вам сказать. Мечи всегда были дорогой редкостью. Их археологи находили крайне мало, поэтому трудно что-либо с уверенностью утверждать. Но если на мече имеется клеймо, то оно, скорее всего, является меткой не владельца, а мастера. Как на знаменитом мече, с помощью которого была опровергнута норманнская теория. Понимаете, долгое время считалось, что на Руси мечей вообще не делали, а пользовались варяжскими, или, другими словами, норманнскими. Так думали до тех пор, пока не был обнаружен меч со славянской надписью «Людота-коваль». Таким образом и…

– Значит, это кузнеца клеймо? – невежливо перебил Батон. – «Коваль» же по-нашему кузнец?

– Совершенно верно. Но мне бы хотелось узнать, почему…

– Светлана Леонидовна, последний вопрос, – поспешно сказал Пашка. – Кривые мечи в каком веке были в ходу?

– Да, в принципе, почти во все времена, – последовал удивленный ответ. – Русичи ведь имели постоянные контакты с печенегами, с хазарами, позже – с монголо-татарами… И заимствовали у них кривые сабли, очень удобные для конного боя.

– То есть и в Куликовской битве такими могли воевать?

– Кривыми мечами? Бесспорно.

– А во время стояния на Угре в пятнадцатом веке?

– Тем более. Но расскажите же мне наконец…

– Большое вам спасибо, Светлана Леонидовна, – церемонно произнес Пашка. – Теперь я перейду в бродилке «Пересвет» на высший уровень. Вы сказали, кривая сабля удобнее в конном бою? Надо будет иметь в виду… Соня, запиши!

– Нет, я его убью когда-нибудь… – пробормотала Соня.

Нино Вахтанговна чуть слышно рассмеялась. Юлька, чтобы не расхохотаться, засунула в рот кусок остывшего мяса и тут же дико замычала: оказалось, на него уже нацеливался Батон, а потому успел намазать толстым слоем острейшей аджики.

– Воды-ы-ы! – завопила Юлька, под общий смех уносясь на кухню.

Но, влетев туда, она застыла на пороге. Там, перед горячей плитой, разгоралась драма.

– Ты мне скажешь или нет? Почему все всё знают, а я один, как дурак, не при делах? Что у тебя с «трудихой» было? – наседал на невозмутимую, как айсберг, Натэлу взъерошенный Атаманов. – Чего она вообще здесь делает? Почему я Батона спрашиваю, а он мне только мыкает, как лошадь?

– Сережа, мыкают… хм… мычат коровы.

– Вот спасибо, не знал! То есть не будешь колоться, да?

– Я не бандит, чтобы колоться. – Голос Натэлы стал ледяным, и Юлька невольно поежилась. – Сергей, у меня есть право на личную жизнь?

– Чего-о-о?! Вот, значит, как?! Значит, вот так теперь, да?! Ну и пошла…

– Заткнись, придурок!!! – заорала Юлька от дверей, хорошо знавшая, на какой текст способен Атаманов в тяжелые минуты жизни. – Хлебальник захлопни, кому говорю!

– Ты еще мне тут! – взвился Серега. – Выстроились, блин! Личную жизнь вам надо! Да подавитесь вы ею! Все! На хрен! Адье!

Дверь в прихожей хлопнула с такой силой, что задребезжали серебряные чайники в шкафу. Из гостиной послышались удивленные голоса, высунулись физиономии Батона и Белки. Юлька испуганно взглянула на Натэлу. Та, как ни в чем не бывало, посыпала сахарной пудрой горячий пирог, но ее губы были плотно сжаты, а ресницы подозрительно дрожали.

– Что, сказать ему не могла? – пробурчала Юлька.

– Ты его нэ знаешь? Сперва дэлает, потом думает… – Появившийся в речи Натэлы акцент говорил о крайнем волнении. – А Светлана Леонидовна здэсь! Прэдставляешь, что он мог устроить?

С воображением у Полундры всегда все было в порядке. Представив себе возможную сцену, она передернула плечами. Натэла была абсолютно права.

– Я хотела ему рассказать, но не сейчас. – Акцент пропал: Натэла успокоилась. – А он тут… На меня вообще нельзя кричать! У нас в доме никто, кроме бабушки, не повышает голос, но у нее это профессиональное. Она говорит, что если зритель в двадцать пятом ряду тебя не слышит, то нужно уходить из актрис в костюмерши. Бабушке можно. А ему – нет!

– Да я понимаю… – пробормотала Юлька. И тут же с напускным безразличием спросила: – Натэла, а вы с Серегой уже целовались?

Лицо Натэлы окаменело.