Меч Предназначения

— Все мои лошади зовутся Плотвами. Ты прекрасно знаешь и перестань болтать. Я сказал — выкинь мешок. Что у тебя там, золото?

— Рукописи! Стихи! И немного жратвы…

— Выкинь в реку. Напишешь новые. А едой я поделюсь.

Лютик сделал жалостливую мину, но раздумывать не стал, а с размаху кинул мешок в воду. Запрыгнул на лошадь, устраиваясь на вьюке, схватился за Геральтов пояс.

— Вперёд, вперёд, — торопил он. — Нечего терять время, Геральт, давай — в лес, прежде чем…

— Перестань, Лютик, твоя паника начинает передаваться Плотве.

— Не смейся. Если б ты видел то, что я…

— Заткнись, дьявольщина. Едем, я хочу до темноты обеспечить тебе переправу.

— Мне? А ты?

— У меня есть дела по эту сторону.

— Да спятил-то, кажись, ты, Геральт. Тебе что, жизнь не мила? Какие ещё дела?

— Не твоего ума… Я еду в Цинтру.

— В Цинтру? Нет уже Цинтры.

— Ты что это?

— Нет, говорю, Цинтры. Есть пепелище и куча камней. Нильфгаардцы…

— Слезай, Лютик.

— Что?

— Слезай! — Ведьмак резко обернулся. Трубадур взглянул ему в лицо и мигом слетел на землю, отступил на шаг, споткнулся.

Геральт слез медленно. Перекинул поводья через голову кобылы, минуту стоял в нерешительности, потом вытер лицо, не снимая перчатки. Присел на край ямы, оставшейся от вывороченного куста свидины с кроваво-красными плодами.

— Иди сюда, Лютик, — сказал он. — Садись и рассказывай, что с Цинтрой. Всё.

Поэт сел.

— Нильфгаардцы вошли туда через перевал, — начал он после недолгого молчания. — Тысячи. Окружили армию Цинтры в долине Марнадаль. Разгорелся бой, длившийся целый день от зари до ночи. Люди из Цинтры яростно сопротивлялись, но их наполовину перебили. Король погиб, и тогда их королева…

— Калантэ.

— Да. Не допустила паники, не позволила оставшимся разбежаться, собрала вокруг себя и знамени, кого только смогла, они прорвались сквозь кольцо, выбрались за реку к городу. Кто сумел.

— А Калантэ?

— С горсткой рыцарей защищала переправу, прикрывала отступление. Говорили, билась, как мужчина, кидалась, словно сумасшедшая, в самый водоворот. Её искололи пиками, когда она мчалась на нильфгаардскую пехоту. Тяжелораненую, вывезли в город. Что в манерке, Геральт?

— Водка. Хочешь?

— Пожалуй.

— Продолжай, Лютик. Говори всё.

— Город в принципе не защищался, осады не было, уж некому было стоять на стенах. Остатки рыцарей с семьями, вельможи и королева… забаррикадировались во дворце. Нильфгаардцы взяли дворец с ходу, их маги в пыль раскрошили ворота и часть стены. Не поддавался только донжон, видимо, был сильными чародеями заговорен, потому что сопротивлялся нильфгаардской магии. И всё же через четыре дня нильфгаардцы ворвались в покои. Но не застали никого живого. Никого. Женщины убили детей, мужчины убили женщин и кинулись на мечи либо… Что с тобой, Геральт?

— Продолжай, Лютик.

— Либо… как Калантэ… Головой вниз с балкона, с самого верха. Говорят, просила, чтобы её… Никто не хотел. Тогда она доползла до балкона и… головой вниз. Рассказывают, с её телом делали ужасные вещи. Не хочу об этом… Что с тобой, Геральт?

— Ничего, Лютик… В Цинтре была… девочка. Внучка Калантэ, лет десяти-одиннадцати. Её звали Цири. О ней слышал что-нибудь?

— Нет. Но в городе и дворце была жуткая резня, и почти никто не уцелел. А из тех, кто защищал башню, не выжил никто, я же сказал. Большинство женщин и детей из самых знатных родов были именно там.

Ведьмак молчал.

— Калантэ, — спросил Лютик. — Ты знал её?

— Знал.

— А девочку, о которой спрашиваешь? Цири?

— И её знал.

От реки понесло ветром, по воде пошла рябь, ветер рванул ветки. С них мигающей пылью полетели листья. «Осень, — подумал ведьмак. — Снова осень».

Он встал.

— Ты веришь в Предназначение, Лютик?

Трубадур поднял голову, глянул на него широко раскрытыми глазами.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ответь.

— Ну… верю.

— А знаешь ли ты, что одного Предназначения мало? Что надобно нечто большее?

— Не понимаю.

— Не ты один. Но так оно и есть. Надо нечто большее. Проблема в том, что я… Я уже никогда не узнаю, что именно.

— Что с тобой, Геральт?

— Ничего, Лютик. Давай садись. Едем, день пропадает. Как знать, сколько времени нам потребуется, чтобы найти лодку, а лодка нужна будет большая. Не оставлять же Плотву.

— Переправимся вместе? — обрадовался поэт.

— Да. На этом берегу мне уже искать нечего.

9

— Йурга!

— Златулина!

Она бежала от ворот, развевая выпроставшимися из-под платка волосами, спотыкаясь, крича. Йурга бросил вожжи слуге, спрыгнул с телеги, помчался навстречу, ухватил её за талию, крепко поднял, закружил, завертел.

— Я приехал, Златулинка! Вернулся!

— Йурга!

— Вернулся! Эй, раскрывайте ворота! Хозяин вернулся! Эх, Златулинка!

Она была мокрая, пахла мылом. Видимо, стирала. Он поставил её на землю, но и тогда она, вцепившись, не отпускала его, дрожащая, тёплая.

— Веди в дом, Златулина.

— Боги, ты вернулся… Ночей не спала… Йурга… Я не спала по ночам.

— Я вернулся. Ох, вернулся. И богато вернулся. Видишь телегу? Эй, погоняй, заезжай в ворота! Видишь воз, Златулинка? Много добра везу, потому как…

— Йурга, что мне добро, что мне воз… Ты вернулся… Здоровый… Целый…

— Богато вернулся, говорю. Сейчас увидишь…