Меч равновесия. Книга вторая

– А ведь я надеялся, что наш народ достаточно окреп. Но-о, – выдохнул он не скрывая сожаления. – Время. Проклятое время. Вечно его не хватает. Возможно, в союзе с гуннами мы бы и одолели хазар… И ещё, это моя последняя воля: никогда не должно быть между вами распрей за власть. Помните! Чтобы не случилось, всегда младшие подчиняются старшим.

Братья согласно склонили головы.

–

Всё. Готовьтесь в дорогу. Да не так, чтобы с криками и воплями, а скрытно. Ночью выступаете и расходитесь. И да помогут вам Боги. А я останусь с Карчуном. Хочу умереть с мечом в руке.

Хан тяжело вздохнул и устало закрыл глаза, давая понять, что аудиенция закончена.

До самого вечера в строгой секретности люди трёх родов делились по отрядам. Дети, старики, старухи, молодые девушки, словом те, кто не мог держать в руках оружие и стал бы обузой для остающихся в обороне, уходили. Получилось так, что с младшими братьями уходило меньше людей. И была это в основном молодёжь.

–

Вам доверяю я свою дочь, – говорил Карчун Алцеку и Аспаруху. – Сыновья, они уже воины, останутся со мной, а Гульну сберегите. Она продолжатель моего рода.

–

Тэрену всего двенадцать лет, отправь его с нами, – пожалел мальчишку Аспарух.

– Уже двенадцать, поэтому он остаётся со мной, – жёстко ответил Карчун.

Когда наступила полночь, уходящие в последний раз прижали к груди остающихся, и двинулись в неведомое будущее. Ночь и следующий день шли без привалов. Лишь в наступивших сумерках, подыскав безопасное место, расположились на отдых. Уставшие люди и кони провалились в тяжёлый сон. Им было даже не до еды.

Много лет прошло с тех пор, но не нашли своих земель болгары. Словно Иисус Христос водил свой народ по чужим землям Аспарух. Подёрнулись первой сединой чёрные кудри хана. Покрылось шрамами ко всему привычное тело, но не было успокоения его народу.

Гонец брата принёс весть с Итиля: орда Батбая прочно осела на берегах реки в среднем её течении. Но, чтобы это стало возможным, им пришлось усмирить свою гордыню и поклониться хазарскому каганату, став его данниками.

– Хан Батбай зовёт вас к своим кострам, – закончил рассказ гонец.

– На поклон к хазарам? – хмуро переглянулись Алцек и Аспарух.

– У них сила, – развёл руками посланник. – Даже Большой Город (Константинополь) платит им дань.

– Пусть и нам платит! – решительно сверкнул глазами Аспарух.

– Идём, брат, на Византию! – поддержал его Алцек.

Брошенные в горячке слова были выстраданы долгими годами скитаний по бескрайним степям и лесам. Братья понимали, что терять им нечего. Идти в данники к хазарам они не желали. Пусть империя потеснится. Братья переглянулись, и впервые за многие дни на их губах появились улыбки.

– Что слышно о нашем брате Кубере? – перевёл разговор на другую тему Алцек.

Аспарух понял, что тот боится спугнуть зарождающееся решение, и специально отодвигает его в сторону, давая ему сформироваться и окрепнуть.

– Орда хана Кубера сгинула в землях лесных народов. О них неизвестно ничего, – ответил гонец.

– Мы не сгинем, – твёрдо произнёс Аспарух.

На следующий день, полные надежд, они размеренным маршем двинулись в направлении границ Византии.

Три дня пути прошли без происшествий. На четвёртый за ними увязался хазарский отряд, числом около тысячи всадников, и стал пощипывать лёгкими налётами. Большого вреда не было, но темп движения снизился. Люди нервничали. Воины были вынуждены не снимать брони. Аспарух сам водил пять сотен воинов на сближение с надоедливым врагом. Но те боя не приняли и отошли. Стало ясно, что противник желает сковать продвижение отряда до подхода своих основных сил. К закату солнца воины Аспаруха изрядно вымотались. Требовалось срочно что-то предпринять.

Алцек с Аспарухом решили разведать где наглецы устраиваются на привал и, если получится, уничтожить их. Хазары как сквозь землю провалились. Наконец, разведка принесла вести о местонахождении врага.

Алцек собрал полторы тысячи всадников. Обмотав копыта лошадей тряпками, они устремились в указанном направлении. Утром в лагерь вернулось чуть более тысячи воинов. С собой они привезли раненого Алцека. Стрела вонзилась чуть ниже сердца. Жизнь еле теплилась в этом, ещё несколько часов назад, здоровом и крепком теле. Врачеватели стрелу вынимать запретили. Аспарух склонился над братом и горестно повторял:

– Алцек, брат, неужели всё напрасно?

На какое-то мгновение Алцек пришёл в себя. Едва шевеля окровавленными губами, прохрипел:

– Прости, брат… Помни, я не вся Болгария… Тебе будет трудно, но сделай это… За брата своего и отца…

Вдруг он выгнулся предсмертной дугой и стал шарить рукой по ковру.

– Саблю! – закричал Аспарух. – Дайте ему саблю!

Сжав рукоять сабли, верховный хан сник телом, оставив тридцать тысяч подданных на попечение брата.

– Брат, извини, что не могу сейчас похоронить тебя по закону предков.

– Заверните его в ковёр, – приказал Аспарух воинам. – На следующей остановке устроим по нему тризну. Теперь в путь, братья! Горе будем после горевать.