Меч Шаннары

Флику не потребовалось, чтобы ему объясняли дважды. Как только черное чудовище закончит обыскивать деревья, которые сейчас привлекли его внимание, в следующую очередь оно заинтересуется их убежищем. Юноша быстро выкарабкался из своего укрытия и не то побежал, не то пополз по сырой утренней траве, поминутно резко оглядываясь через плечо, ожидая, что в любой момент Носитель Черепа поднимется из рощи и заметит его. Шеа бежал за ним, его стройная фигура низко пригибалась к земле; бесшумно следуя за приземистым силуэтом брата, он пересекал открытый луг. Они быстро добрались до кустов, и только тогда Шеа вспомнил, что они забыли свои рюкзаки — и сейчас эти рюкзаки лежат в той низине, из которой они только что бежали. Существо просто не могло не заметить их, а стоит ему их заметить, погоня тут же подойдет к концу и больше им уже не придется думать, в какую сторону отправиться. Шеа почувствовал, как замерло его сердце. Как они могли забыть о такой простой вещи? Он отчаянно стиснул плечо Флика, но его брат уже сам понял их ошибку и тяжело рухнул на землю. Шеа понял, что ему придется вернуться за выдающими их рюкзаками; даже если его заметят, придется рискнуть — другого выхода не было. Но как только он нерешительно поднялся, в светлеющем небе появился черный силуэт неподвижно висящего охотника. Возможность была упущена.

И вновь их спасло приближение рассвета. Пока Носитель Черепа беззвучно парил над лугом, над восточными холмами блеснул золотистый край солнца, и он него во все стороны помчались первые вестники наступающего дня, освещая небо и землю своим теплым сиянием. Солнечный луч упал на темное тело ночной твари, и видя, что ее время подошло к концу, она стремительно взмыла в небо, облетая луг огромными расширяющимися кругами. Она испустила свой леденящий вопль, полный смертной злобы, и на один краткий миг словно застыли все тихие утренние звуки; затем она повернулась к северу и стремительно скрылась из вида. В следующий миг она уже исчезла, и двое ошеломленных, не верящих в свою удачу юношей еще долго смотрели, не в силах вымолвить ни слова, в бездонное пустое утреннее небо.

Глава 5

Ближе к вечеру этого же дня юноши подошли к Лиху, городу на холмах. Огражденный стенами из камня, скрепленного известковым раствором, город был желанным пристанищем для усталых путников, несмотря даже на то, что в ярких лучах дневного солнца жаркая тускло— серая громада стен казалась не более располагающей к отдыху, чем горячее железо. Сами размеры и тяжесть этих стен были неприятны юношам, предпочитающим свободу менее безопасных лесов, окружающих их родной дом, но усталость быстро заставила их забыть о неприязни, и они без промедления вошли в западные ворота, ступив на узкие улочки города. Вокруг царило оживление, люди толкались и пробирались мимо лавочек и рынков, тянущихся вдоль входящей в город-крепость дороги и достигающих самого дома Мениона, величественного старого особняка, скрытого за деревьями и изгородями, ограждающими аккуратно подстриженные газоны и благоухающие сады. Жителям Тенистого Дола Лих казался огромным, хотя на самом деле он был относительно мал по сравнению с громадными городами в глубине земель Юга или даже с пограничным городом Тирсис. Лих был городом, удаленным от остального мира, и путешественники не часто входили в его ворота. Он замкнулся в себе и главным образом заботился только о нуждах своего населения. Королевский род, правящий этими землями, считался древнейшим на всем Юге. Он воплощал в себе единственный закон для своих подданных — возможно, в других законах они и не нуждались. Шеа никогда не был убежден в этом, хотя жители холмов в большинстве были довольны своими правителями и предлагаемым ими образом жизни.

Протискиваясь через городскую толпу, Шеа вдруг поймал себя на том, что размышляет о своей невероятной дружбе с Менионом Лихом. Любой назвал бы ее невероятной, думал он, ведь внешне у них было так мало общего. Юноша из Дола и горец, происходящие из настолько разных семей, будто бы они стремились сделать нелепой даже попытку осмысленного сравнения. Шеа, приемный сын хозяина постоялого двора, расчетливый, практичный, выросший среди рабочих людей. И Менион, единственный сын королевского дома Лиха и наследник престола, с рождения окруженный бессчетными обязанностями и подчеркнуто игнорирующий их, наделенный дерзкой самоуверенностью, которую с переменным успехом пытался скрывать, и сверхъестественным охотничьим чутьем, заслужившим скупую похвалу даже такого сурового критика, как Флик. Их взгляды на методы правления сходились ничуть не более, чем их биографии. Шеа слыл неколебимым защитником старых укладов, а Менион был убежден в том, что все старые законы уже доказали свою неспособность справляться с расовыми проблемами.