Меч Шеола (СИ)

Сидит закорючина на кочке, руками колени обняла и вместо платья тиной обвешалась. Голова пенек, не толще его руки. Нос сучком, а над ним два глаза тоскливых и блеклых от старости.

— Не платил, не сулил, а за добром явился.

Как раз в руку сказала Копытиха.

— Откушать со мной не желаешь ли, тетушка? — С хлебосольной улыбкой спросил он. А что еще ему было делать?

Кикимора фыркнула.

— Нашлась родня, когда не ждали. И как же зовут тебя, племянничек?

-Отец с матерью Ольхом назвали, дедко Вран Радогором….

Кикимора задумалась, мучительно морща лоб.

— Радогор, Радогор… Не помню, не слыхивала.

— Все равно не вспомнишь, как бы не старалась. Лучше присаживайся, откушай со мной. Одному кусок в горло не лезет, а вдвоем так и сухарь проскочит, не заметишь. У меня и мясцо припасено.

Кикимора смотрит с подозрением, подвоха ждет.

— Мясцо у меня, милок, уже зубы не берут, сносились все от старости. Вот сальца бы, так нет его у тебя. А за хлеб спасибо. — иссохшая ветка протянулась к нему длинные пальцы приняли краюху. Долго обнюхивала ее, разглядывала и, не спеша. По старушечьи мелко, принялась ее жевать.

— А где сам то жиешь, молодец? — Утолив первый голод, наконец, спросила она, с любопытством разглядывая его.

— В гости приехал. — Радогор махнул рукой, с зажатым ломтем хлеба, себе за спину. — тут, не далеко. У матушки Копытихи. Может, слышала про такую.

— Как не слышать? Слышала. Обходительная женщина. И приветить, и поговорить умеет. Бывало часто к ней захаживала, а теперь вот не могу. — С сожалением вздохнула кикимора. — Ноги болят. Не доплетусь. Иссохла вся. Сам видишь, где живу.

Голос кикиморы стал жалостливым, на глазах выступили слезы.

— Так и поискала бы для себя место посуше. От воды самая хворь в таком возрасте.

— Перебралась бы, а как? — Мотнула головой на сторону. — А это на кого оставлю? На соседа.

В ее глазах зажегся огонек, а голос скрипел, так, что у Радогора зубы заныли.

— Столько времени оберегала, хранила для людей, а сейчас все бросом брошу? На соседа оставлю? Не доедала, не досыпала и на те вам, дорогой соседушка?

— Плох сосед?

— У — у — у! Не то слово! Норовистый да буянистый, сил нет. Чуть что не по ему, такими не хорошими словами начинает браниться, что хоть уши затыкай. А я хоть и не молода годами, а все девица и мне ли слушать такое? Вступиться за же за меня, сироту, не кому. Как есть одна на всем белом свете осталась. — И снова прослезилась. — Сватался тут один ко мне. Совсем не давно было. И ста лет еще не прошло. Да я отказала. Сучок сучком и ни какой дородности. И на слова не самостоятельный. От слова до слова выспаться можно. Только здесь душой и отдыхаю.

Радогор слушал ее, боясь улыбнуться.

— Сосед тот, часом, не водяной?

Кикимора замахала на него ручками.

— Как можно такое подумать? Водяной, мужчина из себя самостоятельный. Важный и упитанный, даром, что с хвостом. Но и он на днях перебрался в другое место. Сказал, уши больше не выносят и душа не терпит.

Посмотрела на пустые руки и с, надеждой в голосе, спросила, стыдливо отведя глаза в сторону, спросила.

— А не осталось ли у тебя, молодец, еще кусочка? Отдам при случае. От расстройства на еду потянуло. Так скоро из дома убегала, что и узелок не собрала в дорогу.

Радогор с охотой протянул последний ломоть.

— А скажи мне, тетушка, не Упырем ли зовут того соседа?

Стоило упомянуть ему это имя, как у кикиморы чуть кусок в горле не застрял. Вздрогнула и вызверилась на него.

— А ты как прознал про Упыря, милок? — сказала с плохо скрытым подозрением. — По началу казался такой весь из себя. И на улыбке, и худого слова не скажет. Я уж подумывать начала, уж не свататься ли собрался? А он обжился и будто кто телегой его переехал.

Радогор уже почти не слушал ее. только замолчала, чтобы дух перевести, как тут же спросил.

— Долго проживешь здесь, тетушка?

— Сама не знаю. Ушла бы, хоть сегодня, а ноги не идут. — быстро отозвалась кикимора. — А ты зачем это спросил?

— Помочь хочу…

Глаза кикиморы повеселели. Но тут же снова какие — то подозрения заставили ее нахмуриться.

— А тебе зачем это понадобилось.

Почему бы не помочь хорошему человеку? — Улыбнулся он. — Да и дорогу он мне переехал.

— Ну если так, дней пять проживу. А дальше уж не утерплю, убегу. Обратно пойду на муки.

Глаза стали скорбными, тоскливыми. От переполнившей жалости к себе скукожилась, руки соскользнули с колен и безвольно повисли.

— Пожила бы еще. Отогрелась… успокоилась.

Кикимора взвилась над кочкой.

— А тут пропадай все пропадом? Да он, соседушка мой, тут же и межу перетащит, кого хитростью к себе переманит, кого силойй сведет. Или я для него копила да обихаживала? Нет уж, пять дней от силы и побегу. — Выпалила она одним духом.

Радогор поднял левую бровь.

— Меня возьмешь с собой? Может, и помогу чем…

— Выйдет ли? — Кикимора откинула его придирчивым взглядом, не пропустив ничего. Ни крепких рук, ни просторной груди и широких плеч. — Даром, что образина болотная, каких свет не видывал, а силища в нем скопилась непомерная. И вся от злости.

— Так берешь? — Настойчиво повторил Радогор.