Меч сквозь столетия. Искусство владения оружием

Как мы уже видели, в рыцарские времена, в царствование Франциска I и его предшественников, было невозможным, чтобы дуэль, а вернее — combat à outrance [37] у барьера могла состояться без монаршего соизволения или, в крайнем случае, без разрешения вице-регента соответствующей провинции; видели мы и ту печаль, с которой горевал о своем любимце Шастеньере король Генрих II, под воздействием которой он торжественно поклялся, что никогда и никому больше, ни малым ни великим, не даст он такого соизволения. В результате, как мы тоже видели, поссорившиеся дворяне, получая отказ на просьбу встретиться в поединке на турнирной арене, где имелись бы все условия для проведения честного и благородного боя, удалялись вместо этого в некое укромное место в поле или в лесу, где и выясняли свои отношения не в рыцарских латах, а раздетыми до рубашек, на смертоносных рапирах и кинжалах. Видели мы, как это приводило к многочисленным случаям мошенничества на дуэлях, когда злодей, рассчитывая на честность своего противника, являлся на поле боя с кольчугой под рубашкой или приводил с собой банду громил, чтобы вместе разделаться с несчастным; поэтому необходимо стало приводить с собой на дуэль друзей, просто для того, чтобы не погибнуть от руки подобного мошенника. Теперь перед нами предстанет следующий виток порочной спирали: в прежние времена долгом секундантов было приложить все усилия к примирению спорщиков, а если это не удавалось — то проследить за тем, чтобы дуэль прошла как можно честнее; теперь же вместо этого секунданты, а также сочувствующие, которых брали с собой в большом количестве, тоже вступали в бой, хотя уж им-то точно нечего было делить. И сейчас мы расскажем о том, как родилась эта преступная традиция.

Дуэль миньонов

У Генриха III, короля французского и польского, служили при дворе несколько молодых людей, чьи представления о морали были до крайности гибкими; наиболее выдающиеся из них были удостоены самых теплых чувств и близких отношений со стороны монарха. Те, кто не входил в этот тесный круг, нелицеприятно именовали этих молодых людей миньонами [38] его величества.

Особенно покровительствовал король месье де Келюсу. Он происходил из знатного рода, отцом его был Антуан де Келюс, сенешаль и правитель Роверня, один из самых славных рыцарей ордена Святого Духа; но из всех добродетелей благородного отца сын унаследовал только храбрость в бою. И этот Келюс воспылал ревностью к сиру де Дюну, младшему сыну синьора д'Антраге, известному при дворе под уменьшительным именем Антрангет, образованным по тому же принципу, что и «Шарлот» от «Шарль». А этот Антрангет, надо заметить, был одним из любимых фаворитов знаменитого «Меченого», герцога Гиза. Между королевскими домами Гизов и Валуа имелись серьезные разногласия, что не могло не оказать влияния на чувства их приверженцев.

Оба этих молодых человека были влюблены (или считали, что влюблены) в некую даму, которая была широко известна своей красотой, но не благонравием. Однажды вечером Келюс застал Антрангета выходящим из дома этой женщины и, сочтя случай подходящим, чтобы сказать сопернику какую-нибудь гадость, решил подразнить его:

— Эй, Антрангет! Думаешь, ты один удостоился ее ласк? Поверь мне, есть еще множество других. Дурит тебя красавица!

На что следует лаконичный ответ в таком же духе:

— Брехня все это!

И тут начинается беда. Как же, слово главного миньона главного короля в христианском мире поставили под сомнение! Такое оскорбление можно смыть только кровью. Так что Келюс доверяется двум другим миньонам своего августейшего повелителя — это Можирон, красавчик, к тому же отличающийся храбростью, и знаменитый Ливаро. Келюс рассказывает им, как клеврет Гиза посмел посягнуть на его честь, и что теперь надо бросить ему вызов; друзей же просит поприсутствовать при дуэли, дабы не допустить нечестных действий с противной стороны и выступить гарантами честного проведения поединка. Вызов брошен и принят Антрангетом с радостью, поскольку тот польщен возможностью оросить свой меч кровью ненавистных Валуа, не говоря уже о том, что и сам он лично обижен. В помощники он выбирает Риберака и Шомберга. Место поединка — парк де Турнель, где торговали лошадьми, время — четыре часа утра следующего воскресенья, чтобы вокруг не собралось слишком уж много зевак или торговцев лошадьми.

Вот обе стороны явились на дуэль, люди Гиза, как видно, настроены здраво и в общем-то не против помириться. Риберак подходит к Ливаро и Можирону и говорит последнему:

— Господин хороший, мне кажется, самое лучшее, что мы можем сделать, — это постараться, чтобы эти два господина пришли к взаимному согласию, и не дать им убить друг друга из-за такого пустяка.

На что Можирон дерзко отвечает:

— Бог с вами, Риберак! Я сюда пришел не серенады петь, а драться, и именно этим я и собираюсь заняться!

Настроенный менее воинственно секундант Антрангета удивлен:

— Можирон, да с кем вы-то тут собрались драться? Вы лично вообще не замешаны в ссоре, здесь вообще нет никого, кто был бы о вас дурного мнения!

На что Можирон заявляет: