Меч судьбы

Болт, уютно устроившийся в ложе, блеснул синим. Аггелы, или как их там, засуетились, словно гномы, узревшие на базаре явление сборщика налогов, и отплыли на пару шагов назад. Красные глазки-фонарики злобно помаргивали. Могли бы, до смерти бы заморгали.

— Аггелы, — фыркнула я. — Назови червя "погонофор многощетинковый", и хоть сейчас в короли. Простите меня, черви! А этим чести много. Проще говоря, гады. У них много имен, но сущности это не меняет. Как ни обзови, эта хрень схарчит нас, и не подавится, — я не могла отвести глаз от тварей. — Почему они не нападают? Ты успел выставить круг?

Вейр махнул арбалетом в сторону Севера, который стоял рядом со мной, вздыбив шерсть и скаля клыки. Волчьи глаза полыхали синим огнем. На размахивание арбалетом гады ответили новым колыханием. Нервные какие.

— Чудная у тебя зверушка. Поделись, где таких берут?

— Подаю по пятницам, — буркнула я, положив руку на холку Северу.

Плечо, сила Вейра, зверь, готовый разорвать врага на куски, неудивительно, что чувствовала я себя вполне сносно, липкий, мерзкий страх исчез, и все бы замечательно, если бы не непрошенные гости и то, что в кустах я так и не сделала того, что собиралась. Ночь мне не продержаться, а хламиды, по всему видно, до утра будут украшать пейзаж. Чего им, ни в кусты, ни жрать не надо. То есть жрать надо, но дурная еда против.

Где-то рядом ухала сова, во всю мощь надрывались цикады, пищали комары, которым мы были не по зубам. Дул легкий, ночной ветерок, колыхались хламиды, алея глазками. Север тихо рычал. Я чувствовала, как напряжены его мышцы, мне передалась дрожь его мощного тела. Он вскинул голову и кратко, мощно взвыл.

Я вздрогнула, поперхнулась сова, затявкала лисица, где-то далеко на болотах откликнулась баньши, эхо её дикого, нечеловеческого вопля докатилось до нас и унеслось прочь. Каркай, ворона. Не про нас. Хламиды от клича Севера вспорхнули перепуганными стыдливыми девицами, которых застали за чтением неприличных книг, алые пятна глаз засветились ярче. Я охнула.

Из леса одна за другой выскальзывали серые тени. Ручеек стал рекой, река — озером, обступившим догорающий костер, у которого замерла наша троица. Сотни белых огоньков мерцали во тьме, как отражение звезд.

Волки. Серая масса рекой лилась из лесу, казалось, ей не будет конца. Море залило нашу поляну, колыхнулось, надвинулось на черные фигуры, те шарахнулись назад. Серые тени шли по кругу, след в след, неразрывной живой цепью, расширяя круг. Волна за волной море плескало в тварей, заставляя их отступать, но они упрямо вились вокруг нас, словно привязанные.

Север запел.

У меня волосы на голове поднялись от корней. Волк пел, я слышала в этой песне приказ, напев, молитву, заговор, я слушала, не понимая смысла, но все своей шкурой чувствовала, что силы, которые отвечают на песнь, молчали кошмарно много веков. Древняя, забытая магия возрождалась на моих глазах. Песня леса, песня жизни звучала вновь, прогоняя нечисть, гнала прочь темных, чуждых Миру сущностей. Звезды засияли ярче, луна сменила бледно-желтый цвет на залитый кровью диск. Аггелы, издав дикий вой, от которого скрутило кишки, поднялись к кронам, чернеющим на темно-синем полотне неба, и растаяли, как сон.

Ноги подкосились, я рухнула на землю. Север расслабил мышцы, сел, лизнул мне лицо и коротко, победно рявкнул. Вот, значит, как. Вот зачем они поют…

Море волков плеснуло в последний раз и медленно схлынуло, растаяв в черной полосе леса. Я крепко обняла мощную пушистую шею, зарылась лицом в мех.

— Ну, что? Как расхлебывать будем? Если бы не ты и твоя идиотская идея помогать всем страждущим, мы бы сейчас не оказались в дерьме, — процедил Рейн.

Я не поверила своим ушам. Подняв голову, глянула на колдуна. Вейр навис надо мной черной тенью, тень сверкала глазами и явно мечтала отправить меня туда, куда Макар не ходил.

— Ваше Свинское Высочество хочет сказать, что это моя вина?! Ты знал, на что способен твой недобитый наставник, и не предотвратил!

— Если бы не ты, мы бы не встретились, — он повысил голос.

— Если бы не ты, мы бы не встретились! — заорала я. — Тебя в Миргород не звали, Ваше сребролюбие!

— А тебя не звали к больной! — взбеленился он.

Я ответила. Ответил он. Наш разговор мне начинал нравиться.

Ругался он долго, самозабвенно, сломав пару толстенных ветвей и бросив в костер. Мумия оживала на глазах. Я заслушалась. Когда мне надоело выступление местечкового хора, я обняла Севера за шею, прижалась, и шепнула на ухо:

— Спасибо, — и добавила, как можно тише:

— Север, я так хочу по-маленькому!

***