Ну и во вторых он отличался от других каналов шириной, он был шириной почти с Реку, и тем, что вдоль берегов были две полосы льда по которым среди торосов фланировали пингвины и белые медведи, причем вели они себя относительно друг друга абсолютно индифферентно. Периодически ныряя за рыбой, причем пингвины были более успешны в рыбалке и делились уловом с медведями. А еще на берегу то там, то тут появлялись собачьи упряжки с нартами, запряженные огромными белыми малемутами, управляемые симпатичными туземками в белых расшитых кухлянках, которые к моему изумлению, доставали из нарт старые добрые четырехлитровые «ротные» банки сгущенки. Медведи лихо открывали их когтями и благородно делились с пингвинами. Я приказал отдать якорь и с тремя синтетами и Кицуне, отправился на берег. Туземки сбежались к месту высадки и хором поприветствовали Великого магистра. Этот «зоопарк» был отголоском очередного эксперимента древних демиургов. Тут недалеко было стойбище в котором жило племя, присматривающеие за животными. Стойбище населяли синтеты, собачки были также синтетами, а вот пингвины и медведи были настоящие. Рядом со стойбищем был огромный подземный склад, где в стазисе хранились миллионы банок сгущенки и что было отдельно странным, этикетки были современные моей Земле ХХ века, но с клеймом Главного Интендантского Управления РККА, и год выпуска там стоял 1935. Мне вспомнилось, как в прошлой жизни, мы наткнулись в Сахаре на склад корпуса Роммеля, где был вполне съедобный консервированный хлеб 1935 года и так же вполне съедобный шнапс. Да, веселое было времечко…
Сэр Эдмунд Чарлз Ричард Смайт — пятый граф Гетиленд был в плену у немцев четыре раза. Первый раз в мае 1940 года во Франции. Будучи на рекогносцировке, попался патрулю Вермахта, но был освобожден через несколько часов танкистами полковника Де Голля. В декабре 1941 под Бенгази его захватила батальонная разведка одной из частей Роммеля, но через неделю Бенгази пал и Смайт опять получил свободу. В феврале 1943 его машина заблудилась в песках, и снова Сэр Эдмунд попался в силки солдат Лиса пустыни, был отправлен ими в Тобрук, и только в мае 1943 снова получил свободу. В 1945 году, в начале января, капитан Смайт оказался последним пленным, которого взяли немцы во время Арденской операции, ему очень повезло, что на штаб полка Вермахта, где его допрашивали, напали польские коммандос. Учитывая то, что в Британской армии плен не является преступлением, Смайт даже имел некоторый карьерный рост, чему конечно способствовали родственные связи в Лондонском истеблишменте.
После войны майору Смайту предложили работать в Британской военной администрации в Германии, но он отказался. Немцы, причем в любой форме, очень сильно действовали на его психику. Приехав через десять лет после войны в Берлин, Смайт увидев солдат ННА ГДР в такой знакомой до дрожи форме, полностью потерял над собой контроль и, сказавшись больным, срочно улетел в Лондон. И вот, ответственный сотрудник Форин Офиса был отправлен в Африку с важной миссией. В Тунисе, недалеко от Гадамеса, нашли останки Британских военнослужащих времен Второй Мировой войны, и в комиссию нужно было включить Британского дипломата, Смайту как раз нужна была какая-нибудь успешная и значительная поездка, ибо близились награждения и для получения какого-нибудь ордена новые заслуги были необходимы. В экспедицию, помимо охраны и военного патруля, вошла девушка-переводчица из Миссии ООН, очаровательная австрийка Эрика Инкварт. Колонна из четырех «роверов» попала в песчаную бурю, и машина, где были Эрика, Смайт и водитель осталась в одиночестве. Учитывая, что единственный компас сломался, ООНовский экипаж покатился совсем в другую сторону. Короче, когда кончился бензин, на горизонте показался оазис. Водитель остался у машины, а Эрика и Смайт пошли за помощью. Чем ближе они подходили к оазису, тем тревожнее становилось у Смайта на душе. Дежавю услужливо показывало картины тридцатилетней давности, и не самые благостные. В тот раз ведь он тоже заблудился в пустыне, а что из этого тогда вышло… Вот девушка и дипломат почти вплотную подошли к Оазису. Им показалось, что звучит какая-то музыка, эта музыка звучала все громче, и вместе с ней стали слышны слова какой-то смутно знакомой песни. ПЕСНЯ БЫЛА НА НЕМЕЦКОМ! Как только Смайт понял это, колени его ослабели. На пятачке, среди пальм, был какой-то непонятный бивак, состоящий из пары палаток и неизвестного сооружения, напоминающего вход то ли в ДОТ, то ли в бункер. Возле распахнутого входа в бункер орал патефон, и люди, в немецких тропических касках и песочного цвета кителях Роммелевского покроя, самозабвенно распевали слова: «Вир Альтер аффен — ист вундерваффен», дирижируя маузеровскими карабинами 98К. А когда один из них, самый большой и страшный бедуин, помахивая карабином, как тросточкой, направился к парочке путешественников, у Смайта закружилась голова, и, пробормотав «Нихт Шиссен их бин капитулирен», он рухнул на землю.