Меч Тамерлана

– Она самая. И если ты скрываешь что-то, что опасно для моих друзей, я не задумываясь превращу тебя в жабу… – Она присела на корточки перед ним, заглянула в глаза: – Тебе нравятся жабы?

Парень затравленно качнул головой, в круглых от удивления и страха глазах отражалось лицо Ярославы.

– Я не…

Где-то рядом, у камней, послышался шелест. Ярослава встрепенулась. Данияр, стоявший у обрыва, оглянулся. Подувший из-за камней ветер донес тонкий, едва заметный запах, который, впрочем, ни с чем не спутаешь, – запах серы.

А в следующее мгновение из-за камней скользнули слишком черные для такого времени суток тени… Только они были сами по себе, их не отбрасывали ни человек, ни животное…

Схватив Ильяса за шиворот, Ярослава с силой дернула его на себя, заставив подняться. И прежде чем он успел закричать, потянула к обрыву, у которого стоял Данияр.

– Быстро! – выдохнула девушка.

Ильяс не оглядываясь помчался за ней.

Данияр толкнул на раскинутую им тропу Антона:

– Вперед и не оглядываться.

Тот медлил, не решаясь ступить на прозрачно-серое полотно, поблескивающее над пропастью – на ее дне темнела река, прорываясь между острых уступов. Но дольше раздумывать ему не позволили – словно вихрь, рассыпая камни и поднимая пыль, на тропу влетела Ярослава, увлекая за собой уже обоих парней – Антона и ошалевшего от страха Ильяса. Их отход прикрывал Данияр.

Если бы Антон или Ильяс обернулись, то они бы увидели, как юноша стал прозрачным, слившись с пылью, как сумеречное облако захлопнулось, обернувшись стаей призрачных мотыльков, которые тут же растаяли, оставив вместо себя струйки искрящейся влаги.

А тени, выскользнувшие из-за камней, перетекли в нечто многорукое, многоглазое. Помедлив, оно материализовалось группой вооруженных людей. В их ничего не выражающих глазах плескалась тьма.

Один из них подошел к обрыву, попробовал ухватить испаряющегося мотылька. Тщетно – тот растаял на солнце, как утренняя роса.

Взгляд мужчины блуждал над пропастью так, будто он видел кого-то парящего над ней.

– Ну что ж, карты открыты, Поводырь… – прошептал он сипло. Изо рта вырвался черный, будто смог, дымок, взвился к облакам.

Мужчина махнул рукой своим людям, приказав двигаться за ним следом.

Вместе они вернулись на тропу, ловко спустились по ней, чтобы, перекинув веревочный мост над пропастью, перебраться на соседнюю гору. А после скрылись за камнями, следуя одним им известной дорогой, проложенной века назад через горы.

* * *

– Что мне делать, бабушка Маринэ? Люблю ее… – Мансур пришел, сел у стола, опустил голову на руки.

Пожилая женщина с сочувствием покачала головой, присела рядом:

– И из кривой трубы дым прямо идёт. Всегда есть второй шанс… Время надо.

Мужчина ее будто бы не слышал, продолжал о своем:

– … Вот тут болит, – положил руку на грудь. – От обиды болит.

Маринэ ласково дотронулась до его плеча, похлопала примирительно:

– Ну-ну, обида в таких делах – плохой советчик. Знал, на что шел. Говорила тебе: беги от нее, бедовая она… с таким-то прошлым, – женщина вздохнула и тяжело посмотрела вдаль, на укрытые синим покрывалом горы, бескрайние, непокорные. – Такие, как она, пугливей лани, Мансур. Тут силой и нажимом нельзя… Никак нельзя. – Она понизила голос, словно боялась, что их может кто-то услышать. – Ты вот что. Как закончится всё, снова приходи. Скажи, что мне сейчас сказал. Что обещаешь не стать таким, как ее отец, – ни для нее, ни для ваших детей.

Мансур посмотрел в глаза, качнул головой:

– Думаете, поверит?

– Поживем – увидим… От тебя зависит – как скажешь, так и поверит.

* * *

Бабушку перевели в палату.

Милана оглянулась на дверь, за которой тихо говорили с врачом родители, проскользнула к больничной койке. Ей казалось, что бабушка похудела и потускнела. Кожа на лице и руках, лежавших поверх одеяла, пожелтела и сморщилась, ногтевые пластины потемнели. Грудь тяжело вздымалась при каждом вздохе. Зеленая головка катетера торчала из вены, закрепленная бабочкой-пластырем, от нее тянулся длинный прозрачный провод к капельнице. На запястьях и чуть выше локтя – браслеты-крепления медицинского оборудования: датчики постоянно обновляли цифры, графики медленно ползли вдоль экрана, иногда гудел, включаясь, тонометр. Тогда экраны замирали, мигая электронным сердечком, но запускались вновь, стоило только сдуться широкому «рукаву» на предплечье бабушки.

– Бабуль, ты меня слышишь? – она посмотрела на экраны, надеясь, что график по-киношному подпрыгнет, подсказав, что бабушка на самом деле ее слышит. Но крохотная точка, словно запущенный мячик, мерно подпрыгивала и тут же падала вниз, подчиняясь привычному ритму и биению уставшего сердца.

Милана вздохнула. Осторожно дотронулась до руки бабушки, легонько сжала пальцы. Но график по-прежнему не реагировал.

Девочка, еще раз оглянувшись на дверь, аккуратно, чтобы не повредить закрепленное оборудование, перевернула бабушкину ладонь, пригляделась к кончикам пальцев – в порах застряла не то сажа, не то что-то другое. Но именно этим бабушка испачкалась вечером, именно это Милана нашла на дороге, на месте, где стояла странная незнакомка.