Меч Томаса

– Какие копья? – удивился Олег. – Видал, какие у послушников эспиньоли? Говорил я, порох как оружие применять будут. Они все нет, нет, во благо… Вот оно благо – в нас из этих эспиньолей целых три благостных фанатика целились.

Савмак кивнул и вытер пальцами со щеки кровь, она так и сочится из глубокой царапины.

– Видал, – согласился он. – Я думал это пистолет колесцовый. Наверняка у них не только эспинь… как их там, есть.

– И ружья есть, полагаю, – согласился волхв, с огромным трудом выкручивая ручку и правя неуправляемым дирижаблем.

– Почему только теперь воспользовались? – задумчиво протянул ратник.

Кое-как Олегу удалось выровнять полет воздушного судна – теперь оно движется в воздушном потоке хоть и под острым углом, но зато равномерно и не крутясь, а пассажиры не вываливаются из люльки.

– Так фанатики же, – сообщил он миролюбиво. – Блюдут традиции. Вон Люсиль хотели традиционно сжечь, очистив ее грешную душу священным пламенем.

– Ничего моя душа не грешная, – обиделась Люсиль, она все еще таится под толстыми канатами и, судя по вцепившимся в верхнюю веревку пальцам, вылезать оттуда не собирается до конца полета.

Савмак выглянул за край, на лице мелькнула тень ужаса – сам не верит, что несколько мгновений назад болтался над пропастью, рискуя сорваться в ее пучину. Он второй раз за день поплевал через плечо и сложил руки в молебном жесте, пробормотав что-то под нос.

– Падре в городе, где я спасался, рёк, – проговорил ратник уже громче, – что все, кто родился на свет, уже этим грешны. И надо вымаливать прощение за это дело.

Нос Люсиль распух, глаза красные, явно плакала от страха и ужаса, пока Олег летал вокруг дирижабля на канате, а сама дрожит от холода, потому как на этой высоте в самый раз карасей морозить. Но ответила уверенно и четко:

– А по-моему, рождение человека – это чудо. И он вовсе не виноват, когда родился. Как дитя может быть виновным?

– Падре говорил, что не само дитя. Как бы виновны его предки, а у тех предки предков. И так далее. Навроде самые первые предки натворили делов. И дела так суровы, что одному человеку не унести такой груз, потому он разделен на всех его потомков.

Люсиль сморщила аккуратный носик.

– Я знаю эти писания, – сказала она, стуча зубами. – Я ведь из семьи членов Ордена багровой розы. Забыл? Но считаю, дети не причастны к деяниям родителей и не могут нести на себе груз их вины.

– Падре из того города с тобой бы поспорил, – заметил Савмак и смахнул с носа замерзшую каплю.

– Да пускай, – отозвалась Люсиль. – Моя семья тоже спорила. А я сбежала и теперь хочу не позволить им навязать свои догмы всему свету.

Олег слушал их молча, выравнивая дирижабль по солнцу на верный курс. Внизу бесконечная перина туч, в которой мелькают всполохи, довольно близко, но сейчас буря не угрожает. Она бушует далеко под облаками, низвергаясь потоками воды и вздымая могучие волны.

– Дети отвечать за грехи отцов не должны, – согласился он с Люсиль, задумчиво устремив взор в бескрайнее небо. Здесь оно совсем прозрачное, с легким налетом фиолетового оттенка, а солнце хоть и ярче, но греет слабо.

Грудь Люсиль гордо выкатилась вперед, даже сквозь рубаху и балахон послушника проступили ее верхние точки, подчеркивая, как она замерзла. Но выражение лица победное, а подбородок величественно вскинут.

– Видал? – произнесла Люсиль поучительно. – Пастор согласен со мной. А если духовный человек соглашается, значит, правда на моей стороне.

– Правда всегда на одной стороне, – многозначительно отозвался волхв. – Но отвечать за деяния все равно кто-то должен.

– Так пусть сами деящие и отвечают, – уверено проговорила девушка.

Олег зябко повел плечами, где на краях волчовки намерзла ледяная короста, и сказал:

– Так-то оно так. Но если, к примеру, деящий помер. Кто за его дела в ответе?

На миг на чистом лобике Люсиль собрались крошечные морщинки, что показывало усиленную работу мысли, потом кожа вновь разгладилась, девушка ответила решительно:

– А никто!

– Это как?

– А так. Если деящего нет, значит, и дела его стоит простить.

Люсиль молодая, потому пылкая и смелая, на выводы скорая и прямая. Олег покивал терпеливо и проговорил:

– Деящего нет. А дела его остались. И плоды его трудов. С ними что делать?

– Тоже простить! – поспешно проговорила Люсиль.

– Ну хорошо, – согласился волхв и отколол от шерсти волчовки намерзшую сосульку. – Например, один решил устроить войну, потом помер. Править остался его сын. Кто, по-твоему, должен теперь отвечать за военные действия?

Люсиль неоднозначно покачала головой и протянула:

– Ну…

– Или, – продолжил Олег нравоучительно, – наплодится какой-нибудь граф, как завещает одно из учений, а наследника не назначит. И начинается грызня за его имущество. Кто за это должен отвечать?

Люсиль открыла и закрыла рот, поскольку не нашлась с ответом, но на всякий случай высоко задрала подбородок и сделала вид, что очень обиделась. Больше она говорить не стала, и без лишних слов ясно – Олег прав. Он бы и сам рад почаще ошибаться, но по иронии как раз чаще оказывается прав. Несовершенная система людской жизни. Но это пока.