Меч Томаса

– Со всей ответственностью сообщаю, что я не муж каких-то там Лан. Хотя, может, и был, но не помню. А если не помню, значит, не было.

Тяжелый вздох Люсиль сообщил, что она сдалась и не собирается больше пререкаться. Ее шаги приблизились, кровать рядом скрипнула и прогнулась, Олег почувствовал, что девушка легла на самый краешек.

– А чем ты, кстати, собралась платить за ночлег? – спросил Олег. – Денег у тебя нет, даже возница понял, что ты врешь.

Люсиль промолчала и тихо засопела, делая вид, что уснула. К Олегу сон долго не шел. Лунный свет проложил дорожку на полу до самой стены, на улице кто-то орет и гогочет во всю глотку, звенят склянки и колеса. Ночной город не спит, а ведет тайную, накрытую пологом темноты жизнь, а она, как водится, совсем не такая, как при свете солнца. Олег поежился – сквозняк щекочет нос и плечи. К холоду он привык, да и к сквознякам тоже, ими давно не пронять. Но это не тот холод, что идет от вечерних канав и поднимается до самых окон жилых домов.

Перевернувшись на спину, Олег вперил взгляд в темный угол между стеной и тумбой.

– Вылезай уже. Надышал уже, слышу, вижу тебя, – проговорил он.

Из угла послышалось кряхтение, возня, потом показалась лохматая голова размером с тыкву, затем и остальное тело, такое же косматое. Глаза большие, желтые, а сам сутулится и цокает когтями о деревянный пол.

– Спину выпрями, – посоветовал Олег. – От кривой спины все болезни.

– Да какой там, – послышался печальный вздох. – Мне уже поздно спину прямить.

– А чего так?

Снова раздался тяжелый, как судьба всего мира, выдох.

– А как иначе? Домовых все меньше. Места нам нет в собственных домах. Поговаривают, в городах скоро вымирать начнем. Придется в деревни переселяться. Только там еще чтут домашних духов.

Олег подтянул колени повыше и предложил:

– А ты в замок переселись. В этой местности много замков. С каминами. Косточки погреешь заодно. И при доме опять же.

Домовой с надеждой повернул к нему голову, желтые блюдца глаз блеснули в темноте.

– Правда?

Олег пожал плечами и сказал:

– Всяко лучше, чем гнить на убогом постоялом дворе. Тебе, наверное, и молока никто не вынесет.

Домовой грустно закивал, свалянные в сосульки космы закачались.

– Не вынесет, – подтвердил он. – Уж несколько лет молока не пил.

– А домовые любят молоко.

– Страсть как любят, – согласился домовой мечтательно. – Сладкое, только из-под коровы, теплое.

– И сухари.

– Ага, – еще больше воодушевилась лохматая голова. – Домашние, из белого хлебушка. Да можно и из черного. Так я их тоже давненько не грыз. Меня из людей уже никто и не видит. Диву даюсь, как это ты меня заприметил.

– Тот, кто зрит, а не просто глазеет, тот и может заприметить, – сообщил Олег мудро. – Ты, действительно, перебирайся в замок какой-нибудь. Найдешь себе занятие, будешь жильцов развлекать.

Домовой воодушевился еще больше, видно, с ним давно никто не разговаривал.

– И песни смогу петь? – спросил он.

– Можно и песни, – согласился Олег. – Знавал я одного. Песни пел, на дудке играл. Знаешь, как его женщины любили? Стаями ходили за ним и выстраивались в ряд.

На лохматом лице домового заблестел широкий оскал улыбки, он радостно проговорил:

– Женщину мне давно пора найти. Добрую жену. Будет помогать мне по хозяйству. Ну и для души. Без души оно вообще не надо.

– Это верно…

– Буду песни им петь, дворец охранять, а они станут меня молоком и сухарями кормить.

– Ага, – отозвался Олег. – Найдешь какие-нибудь цепи, будешь на них музыку играть.

Домовой усмехнулся хрипло:

– Да я и ставнями постучать могу, и на половицах наскрипеть. Знаешь, как красиво? Хошь покажу?

– Не надо. Верю.

– Ну ладно, – согласился домовой. – Не хочешь – как хочешь. Но я умею. Красиво так, протяжно. Оно когда с ветром в трубе в унисон – аж душа разворачивается, и слеза по лохматой щеке течет. Страсть как красиво.

– Это да…

– Хороший ты человек, – с протяжным выдохом проговорил домовой. – Знаешь и чтишь старый покон. За это тебе честное домовническое благодарствие.

– И тебе ответное, – проговорил Олег.

Домовой скрылся во тьме угла, а Олег снова перевернулся на бок, рядом зашевелилась Люсиль, поерзала и прижалась к его спине мягким боком. Ее голос прозвучал сонно и заспанно.

– С кем ты разговаривал?

– Ни с кем. Спи.

Слабеют старые боги. Слабеет старая сила. Кто мог знать, что однажды великие духи, которым поклонялись, будут прятаться по углам и ждать кусок сухаря, как великую милость. Меняется мир, только непонятно куда. И от этого страшно.

Закутавшись в волчовку, Олег сунул пальцы под мышки и сомкнул веки. Проснулся, когда рассвет только занялся. В последнее время он вставал рано. Мрак говорил, что настоящий мужчина встает спозаранку, умывается ледяной водой или вообще не умывается – зачем красоту смывать, – охотится, жарит мясо. Или не жарит, а сразу сырое жрякает. А мыслителю вставать рано не подобает, ибо неизвестно, когда великая идея придет в светлую голову, но лучше бы эта голова была выспавшейся и свежей. Олег покосился на бледнеющую полоску предрассветного неба и вздохнул – в мужчину превращается, что ли?

Глава 3