Меч Вайу

– Но сколоты доказали, что этого мало. Единство! – вот то оружие и та сила, способные противостоять завоевателям. А единства как раз и не было. Вспомните, как взбунтовались рабы, копавшие ров. Пока мы с трудом собирали войско, чтобы расправиться с непокорными, пока вожди наших племен прикидывали, стоит ли ввязываться в эту позорную войну, рабы сговорились со сколотами, и те не упустили случая. Не было на тот час среди нас единодушия, и с той поры сколоты владеют Таврикой, оскверняют наши святыни. Долго ли так будет продолжаться?!

Окит уже, видимо, понял, к чему клонит басилевс сатархов, и слегка нахмурился: ему вовсе не хотелось затевать драку со скифами, благосклонно относившимся к таврам. Тем более, что военная мощь царя Скилура не вызывала сомнений. Потерять значительно легче, чем приобрести, – эту мысль осторожный и хитроумный Окит впитал с молоком матери и всегда руководствовался ею во всех своих делах и начинаниях.

Тихон, внимательно за ним наблюдавший, понял, что ему предстоит многотрудный поединок, чтобы все-таки склонить басилевса тавров присоединиться к предложениям, высказанным в заключение своей речи сатархом. Чувство брезгливой ненависти к сатархам, которое он все время давил в себе с большим трудом, уступило место озабоченности за исход переговоров. Тихон мысленно наметил главные пункты предстоящего выступления – любой промах мог свести на нет все его усилия.

Помрачнели и другие вожди тавров; похоже, вспомнили обиды, нанесенные им сатархами. И вот теперь они ищут у них же поддержки. Конечно, таврам не раз нашептывали подобные предложения и эллины-колонисты – им соседство сколотов не сулило ничего хорошего, и они хотели противопоставить варварам Скилура хоть какую-нибудь силу. Но эллины, кроме посулов, подкрепляли свои доводы звонкой монетой, а что возь-мешь с прижимистых сатархов?

Все эти соображения Тихон разгадал без затруднений. «Придется Герогейтону снова раскошелиться, – подумал он, на миг представив кислую мину старца, когда тому придет такая весть. – Будем уповать на то, что херсонеситы не откажут в помощи хотя бы деньгами. На большее трудно рассчитывать, потому что они сами ждут выполнения обещаний царя Понта. Обещаний, за какие я бы медной лепты[93] не дал…»

Мнения вождей тавров разделились: большинство высказывалось против союза, и только вожди горных тавров-архихов, кому с превеликим трудом удавалось сдерживать воинственные порывы соплеменников, жаждущих пограбить богатые поселения сколотов в предгорьях Таврики, и кому особо бояться сколотов в случае неудачи не приходилось из-за труднодоступности их горных жилищ, с азартом поддержали предложение басилевса сатархов. Сатархи в ответ приводили свои соображения. Разгорелся спор, в вскоре все запутались в доводах, и дело вот-вот должно было дойти до взаимных упреков и воспоминаний о старых распрях и обидах.

Только три человека хранили молчание: басилевс Окит – он, похоже, думал, склонив голову, о чем-то другом, закаменев лицом; главный жрец Девы – тот сидел, прислонившись к столбу, поддерживающему крышу хижины, и, полуприкрыв глаза, казалось, спал; и Тихон – он расположился рядом с жрецом, но чуть позади вождей и жадно ловил тот момент, когда его речь должна была произвести наибольший эффект. Что его опередит Окит, посол царя Фарнака не боялся, так как знал: басилевс тавров напряженно ждет именно его выступления, чтобы принять окончательное решение.

И момент такой наступил, когда зашла речь о торговле хлебом – это было наиболее уязвимое место в твердой решимости басилевса тавров отвергнуть предложение сатархов. Что Окит думает именно так, Тихон почти не сомневался: опытный дипломат за короткий срок знакомства с басилевсом достаточно хорошо сориентировался в его замыслах и чаяниях.

– Позволь слово молвить и мне, басилевс, – склонил перед Окитом голову Тихон, метнув быстрый, незаметный для окружающих взгляд в сторону басилевса сатархов – тот с недоумением уставился на него, видимо, посчитав каким-нибудь знатным прислужником Окита. Всех вождей тавров сатарх знал в лицо, а на совете право слова имели только они и посольская знать.

Окит кивнул в знак согласия и, прежде чем Тихон начал говорить, объяснил собравшимся, кто он. Имя посла произвело достаточно сильное впечатление – в хижине воцарилась мертвая тишина. Присутствие на совете известного всем понаслышке дипломата царя Фарнака I Понтийского было явлением из ряда вон выходящим и значительным.

Тихон коротко, не вдаваясь в подробности, обрисовал в выгодном для себя свете обстановку в эллинских апойкиах и меры, предпринятые царем Понта для ослабления могущества скифского государства. Большинство вождей тавров не имело об этих мерах ни малейшего представления.

Заставив их таким образом призадуматься – а не поторопились ли они, отказывая сатархам, и не останутся ли обделенными, если все выйдет, как задумал царь Фарнак, – Тихон принялся обрабатывать басилевса Окита: того такими посулами пронять было невозможно.