Меч Владигора

— Не обо мне теперь думай. О тех, кого спасти должен. О дороге к Золотому Замку. О том, как и чем будешь убеждать князей поторопиться.

Ведя двух коней под уздцы, вернулся Нур-Като. Друзья наскоро обнялись.

— Встретимся у стен Дарсана, — сказал Владигор.

— Да поможет тебе Перун! — ответил Филька, вскакивая на авхатского жеребца.

…Когда затих в ночной дали конский топот, Владигор прилег у тлеющего костерка и широко распахнутыми глазами взглянул на бескрайнее звездное небо. Пожелание Филимона было искренним, да толку-то? Они оба знали, что великие небожители давно предпочитают не вмешиваться в земные дела. То ли своими заботами сверх меры заняты, то ли беды людские мелочной суетой считают, то ли другие причины имеются… Нет, сегодня следует надеяться лишь на собственные разум и силу.

Владигор смежил очи. Он позволит себе отдохнуть до первых проблесков зари над горизонтом, а затем — в путь, навстречу неведомой судьбе.

4. Отец и дочь

Ильмерский князь Дометий выглядел гораздо старше своих сорока восьми лет, а уж чувствовал себя, особенно по вечерам, и вовсе столетним старцем. Поэтому терпеть не мог, если вдруг его беспокоили в поздний час, перед отходом ко сну. Причина, по которой кто-нибудь из дворцовой челяди осмелился бы в такое время войти в княжескую опочивальню, должна быть столь веской, что… В общем, избавьте нас, великие небожители, от подобных несчастий!..

Когда княжеский писарь Нефеда, трепеща от страха, на подгибающихся ногах вбежал в княжеские покои, Дометию хватило одного взгляда, чтобы понять: серьезная беда приключилась.

— Не вели казнить, добрейший повелитель! — единым духом затараторил Нефеда. — Беда у нашего порога! Меня сотник Есип к тебе послал, сам от крепостных ворот отойти не смеет, ибо там сейчас — дикари лесные, беренды!

— Беренды? — выпучился на него Дометий. — Уж не пьян ли Есип? Откуда здесь берендам взяться?!

— Не знаю, князь… А своими глазами видел: не менее полусотни, гуртом стоят. И наши средь них — по рукам связанные!

— Какие наши? — Дометий по-прежнему ничего не понимал из сбивчивого рассказа писаря. — Почему и кем связаны?

— Дружинные люди, князь, которых беренды в полой взяли… Есип узнал их, — тут Нефеда бухнулся на колени, застонал, как от зубной боли, — узнал их и говорит, что два десятка пленников — это вся охрана, которая с княжной была!..

— Да что ты лопочешь такое, смерд поганый? — Дометий не поверил своим ушам. — Княжна… Где Бажена, где моя доченька?!

— Н-не ведаю, всемилостивый, — дрожа всем телом, ответил писарь, — Среди пленников ее нет, н-но дикари сказали, что жива красавица н-наша.

Выбелев лицом, как чистое полотно, князь Дометий без сил опустился на край своей широкой постели. Прижал к груди ладонь и едва слышным голосом велел:

— Всю дружину — к воротам градским, берендов бить… Нет, постой! Живыми хватать, выпытывать у каждого, куда Баженочку дели!

— Ой не надо, родимый наш! — взмолил вдруг Нефеда. — Сотник особо просил шума не поднимать!.. У лесных дикарей послание для тебя, в нем про княжну сказано. Если берендов бить станем, лютая смерть ждет нашу девоньку. Поэтому сотник просит тебя к воротам выйти и сие послание у вожака лесного взять. Только тебе — из рук в руки — согласны его передать.

После этих слов Дометию чуть полегчало. Значит, жива доченька, жива ненаглядная! Как был в халате и в мягких онучах, так и бросился опрометью из опочивальни. Писарь и телохранители едва поспевали за ним. Куда только его недавняя немощь испарилась?

У крепостных ворот его поджидали сотник Есип и около дюжины воинов. В колеблющемся свете факелов их лица показались князю растерянными, даже испуганными.

— Такое дело, князь, — сокрушенно покачал головой Есип. — Наши пленные у них навроде живого щита. Лучники стрелять не могут — в своих попадут. А ежели беренды правду говорят о княжне, так и вовсе нельзя бой начинать.

— Про Бажену правду говорят, — с неожиданной твердостью прервал его Дометий. — В другом вопрос: где ее прячут?

— О том ни словечка. Уверяют, что ничего худого ей не сделали… И не сделают, ежели ты самолично, и даже в тайное свое капище не заходя, послание от них примешь, а также дашь им уйти без помех. Дружинников наших отпустить обещают… Я склонен им верить, князь.

— Ясно, сотник, все ясно, — торопливо произнес Дометий. — Открывай ворота, пусть несут свою грязную писульку!

Есип голову чуть склонил и напомнил князю:

— Они тебя самолично видеть желают. Ильмерский князь должен к ним выйти… Сами в крепость ни шагу не сделают.

— Ага, боятся! — взвизгнул Дометий. — Переплут им в задницу! Еще как боятся ильмерских мечей! А вот мне их зубы и когти не страшны. Желают с князем встретиться? Ладно, выйду — пусть полюбуются!

Сотник махнул кому-то рукой, створки крепостных ворот медленно распахнулись. Горячность Дометия изрядно приугасла, когда он разглядел в вечернем сумраке огромную толпу дикарей.