Меч войны, или Осужденные

– Сиятельный помнит таргальского рыцаря, присланного с черной целью покуситься на священную особу владыки. В милости своей сиятельный пощадил его презренную жизнь и заменил трижды заслуженную казнь каторгой. Но презренный шпион с помощью подземельной нелюди не только сам бежал, но и устроил побег всем диартальцам, осужденным после прошлого мятежа. Одно только непонятно: кто помог тагральскому нечестивцу так быстро найти непокорных крыс и не вызвать при этом подозрений. Но это мы выясним. Впрочем, сиятельный может сам допросить ничтожного: для таргальского засыла не понадобились палачи прежде, вряд ли понадобятся и теперь. Трусу хватит строгого взора владыки, читающего в сердцах.

– Мы допросим его, – благосклонно кивнул верящий в силу своего взгляда Омерхад. – Введите.

«Подобающий пленнику вид» удался на славу: в цепях, изрядно потрепанный, Барти выглядел жалко. Так жалко, что готовность отвечать на вопросы никого не удивила. Да, разумеется, помогли. Как бы сам, ничего здесь не зная?… Кто? Да брат провозвестник, конечно, кто ж еще. В том письме, что ему привез из Таргалы, много чего обещано было. Видно, светлому отцу понравилось. Когда то покушение сорвалось, обещал хлопотать о каторге – и ведь выхлопотал, и сумел определить туда, где диартальские вожди свое отбывали. А там уж…

Выхлопотал, скрипел зубами Омерхад. У-у-у, святоша лживый, милосердие ему подавай! Бросил, едва дослушав:

– Арестовать мерзавца.

Глава Капитула спорить не стал.

– А вот, – Лев Ич-Тойвина протянул на раскрытой ладони гномье зерно, – то, чем презренные намеревались купить себе окончательную победу. Амулет несет древние чары – тех времен, когда императоры Хандиары еще не отринули подземельную магию; чары, делающие достойнейшего великим правителем, дарующие успех в любых начинаниях. Презренные крысы намеревались покуситься на священную особу сиятельного, а этими чарами купить прощение и милость у его наследника.

– О, я слышал о таком! – Глава Капитула подошел к трону, коснулся зерна кончиками пальцев. – Да, это оно! Старинные хроники, кои не принято ныне открывать несведущим, ясно повествуют: на заре империи именно такие чары подтверждали право императора на священный трон. Они отбирали чистых и карали недостойных, и в те времена империя процветала, а народ верил своим владыкам и любил их. Я допускаю, что заговорщики нашли каким-то чудом один из этих амулетов, но вряд ли они до конца поняли, что именно попало им в руки. Впрочем… – священник словно невзначай отошел назад, покачал головой, – даже если и поняли, теперь амулет власти в надежных руках. Се промысел Господень…

Омерхад протянул руку; Ферхади почтительно шагнул навстречу, снова преклонил колено. Дождался, когда толстые пальцы сомкнутся на зерне, встал, с поклоном вернулся на место. Два коротких шага назад – за окружающие трон магические щиты. Выдержат ли?…

Выдержали. Столб огня рванулся вверх, расцвел лепестками под потолком, где кончались наложенные придворным заклинателем щиты. Лишь на миг пахнуло непереносимым жаром.

И трона не стало. На том месте, где мгновением назад восседал император Омерхад, владыка Великой Хандиары, осталось лишь черное пятно.

Потрясенное молчание повисло в зале; и сабельным звоном разбил тишину приказ дежурного начальника охраны:

– Взять!

Сабельники Амиджада скрутили Льва Ич-Тойвина в единый миг; впрочем, Ферхад не сопротивлялся. Позволил стянуть руки за спину, повалить на колени – как во сне. Потому что чудовищный огненный цветок, распустившийся над троном его родича и владыки, не мог быть правдой. Нет в мире такой силы, нет, не может быть!

– Шакал, – с непередаваемым удовольствием выцедил Амиджад. – Крыса мерзкая.

– Погоди, уважаемый, – мягким кошачьим шагом подошел первый министр. – Крыс тут, по моему разумению, нет.

– Да как же…

– Да вот так, – прервал министр. – Все мы видели и слышали одно и то же. Видели, как благородный Ферхад пришел доложить сиятельному владыке, да будет к нему милостив Свет Господень, о прекращении мятежа. Видели, как подал из рук в руки некий амулет. Слышали объяснения. Не видели, чтобы благородный Ферхад держал что-то в руках либо производил странные движения, когда сиятельного настигла прискорбная кончина, и не слышали, чтобы он что-либо говорил в сей печальный миг. Таким образом, чароплетство со стороны благородного Ферхада кажется весьма маловероятным. Да ведь все мы знаем, что Лев Ич-Тойвина – воин, а не чароплет.

Министр отвернулся от посрамленного сотника, пробежал взглядом по растерянным, испуганным, ошеломленным лицам.

– Хотелось бы услышать: что думает по сему поводу отец наш духовный? Ибо, по моему разумению, дело сие темное и без помощи Господней его не разрешить.

Глава Капитула явственно заколебался, подходить ли ближе. Выжженное даже не дотла – до камня, пятно правильным кругом легло посередине тронной залы. Однако долг возобладал; Глас Господень подошел, возложил мягкие ладони на голову Ферхади. Зал замер.