Меч времен

До Кузьмодемьянской добрался быстро — тут идти-то всего ничего, от пристани, вверх, через воротную башню, дальше — по Воркова, по Великой — вот она, и усадебка. Усадебка тысяцкого Якуна.

Подойдя ближе, Михаил усмехнулся, застучал в ворота.

— Кого там черт несет? — нелюбезно осведомился привратник.

Беглец засмеялся:

— Не узнал, что ли, Козьма? То ж я, Мисаил, ваш рядович…

— Вай, Мисаиле! Цыит, собачище, цыть…

Уняв разлаявшихся псов, привратник распахнул ворота:

— Поди с дальней вотчины? Посейчас доложу господину.

Оба — тысяцкий Якун и его сын Сбыслав — приняли Михаила немедленно, даже оказали великую честь, усадив за свой стол.

— Ешь, пей… докладывай!

— Доложу, — Миша отпил бражки — ай, хороша, холодненькая, смородиновая — и кратко, с упором на некоторые нужные ему лично акценты, поведал о всех недавно произошедших событиях.

— Так что вот, выдали меня, едва выбрался!

— Да уж, — сочувственно кивнул Сбыслав, — Кривой Ярил — корвин сын известный. А Кнут — парнище звероватый и много чего дурного творящий. Паскуда, тьфу! Значит, они с Кривым Ярилом о чем-то шептались?

— О том мне доподлинно поведали.

— А раба твоя, Марья, сбегла, — неожиданно ухмыльнулся Сбыслав. — Уж извиняй, не уследили. Ничего, я тебе заместо нее коня подарю, увидишь — хороший конь!

— Вот и отлично!

— Что-что? (Цто-цто, — так вот сказал Сбыслав, да Миша уже давно новгородскому говору не удивлялся.)

— Славно, говорю — конь-то!

— А как же! А рабу твою мы и не искали… хотя, если хочешь — половим.

— Да не надобно, — с презрением отмахнулся Михаил. — Мало ли на свете девок? Жаль только — твой ведь подарок.

— Говорю ж, коня подарю!

— Хватит вам про коней, — посадник строго посмотрел на сына, после чего перевел взгляд на рядовича — внимательный такой взгляд, умный, холодный. Спросил вроде бы невзначай: — У тебя, кажись, какие-то мысли были?

— Были, господин тысяцкий. О Мирошкиничах мысли. Много чего про них у Онциферовичей болтают… — Михаил замолк, на ходу придумывая — что же это там «болтают».

— Ну, ну, ну? — потеребив бороду, нетерпеливо подогнал Якун. — Чего болтают-то?

— А всякое! Говорят, они, Мирошкиничи-то, самые первейшие — против князя.

— Ну, то и так ясно…

— И вообще, у них на усадьбе многие собираются, всякое замышляют…

— Это слова покуда… Что замышляют? Знать бы!

Миша улыбнулся:

— Вот и я про это! Есть у меня один план…

— Что есть?

— Ну… мысля одна.

— Чудно ты говоришь, паря! Выкладывай, что за мысля?

Через два дня, аккурат на Преображение Господне, на Софийской стороне, по Прусской улице — богатой, боярской Прусской! — громыхая, катила телега. Большая, с крепкими высокими колесами, вместительная. Груженая — накрыта рогожкой, а что там под рогожкой — бог весть. Запряжены в телегу не медлительные волы — крепкие кони, значит, не бедняк хозяин-то, возчик! Далеко не бедняк, с этакими-то лошадьми. Да и сам — собой видный: волосы черные, как у мирянина или у иных немцев, бородка аккуратная, щегольская, глаза — синие, яркие, в синюю же рубаху одет, поверх — доброго немецкого сукна поддева. На поясе кожаный кошель изрядный, кинжал в алых сафьяновых ножных — длинный, не кинжал, меч целый! Взгляд у возницы уверенный, важный — по всему видать, пользоваться кинжалом умеет, и не только кинжалом. Голова шапкою не покрыта — видать, ухарь! Проходившие мимо девки — заглядывались.

Подъехав к богатой — с яблоневым и вишневым садом — усадьбе, ухарь-возница лениво спрыгнул наземь, постучал в ворота резной рукоятью плети.

— Кто таков, господине? — тут же вопрос последовал.

Спрашивали вежливо, видать, уже углядели — не голь-шмоль-шпынь ненадобный.

— Онфима-песочника знаете?

— Ну!

— Нынче я за него.

— О!!! Так ты песок привез, господине? Давно, давно ждем! Посейчас, враз ворота отворю… Заезжай, заезжай, господине.

Онфим-песочник — был поставщиком сырья для стеклодувов, о чем Миша выспросил еще третьего дня у подмастерий мастера Симеона с Лубяницы. Разыскать Онфима и договориться подменить его на денек-другой-третий для тысяцкого никакой проблемы не составило. Сладились быстро — и вместо песочника на усадьбу Мирошкиничей явился Михаил — при полном, так сказать, антураже.

Видать, и правда, ждали на усадьбе Онфима, точнее сказать — сырье. Обрадовались! Тиун-управитель едва по земле не стелился — ну до чего, пес, улыбчивый! Говорит прибаутками, сам так и льнет… Миша уж засомневался — не голубой ли? Отошел с опаскою — ну его… Спросил:

— Где мастер-то? Куда сгружать?

Тиун расплылся в улыбке:

— Да холопи все сделают. А мы пока — кваску хмельного…

— Нет уж, — строго взглянул на него Михаил. — Квасок потом, поначалу — дело. Привык сам лично за всем следить, уж извиняйте.

— Ну, тогда во-он, к мастерской поезжай… Видишь?

— Да уж вижу…

— Гермогена-мастера спросишь.

Стегнув лошадей, Миша проехал по двору вполне довольный собой — все же получилось у него управляться с упряжью, а ведь не такое уж и простое дело, как кажется. Вот и мастерская — еще издали чувствовалось, как пышет жаром печь…

Спрыгнув с воза, Михаил заглянул внутрь и поздоровался:

— Бог в помощь, работнички! Гермогена-мастера где сыскать?