Меченая

Я замечаю его, когда между нами остается еще несколько десятков метров. Его высокая фигура выделяется из толпы его субботних собутыльников–тибетцев. Они всегда собираются на одном и том же месте, неподалеку от храма. Его волосы, теперь уже совсем седые, стянуты в тонкий конский хвост черной лентой, концы которой свисают ему на плечи. Сегодня он надел свой лучший, бело–коричневый костюм. Отец всегда уделял много внимания своей внешности. Он стоит спиной ко мне; должно быть, рассказывает очередную шутку, потому что его друзья, сидящие вокруг, внимательно слушают и время от времени хохочут. У всех в руках — маленькие алюминиевые стаканчики. Я приближаюсь. Дядя узнал меня. Должно быть, я похожа на маленького быка: ноги слегка расставлены, голова втянута в плечи, кулаки прижаты к бедрам.

Отец разворачивается и наконец замечает меня. Его взгляд меняется так же быстро, как зимнее небо. Глаза внезапно светлеют, радость пробивается лаже сквозь алкогольные пары. Улыбается, как ребенок, очевидно довольный тем, что я приехала.

Чоинг, моя маленькая Чоинг! Посмотрите, какая у меня серьезная дочка!

В тот день я могла унизить его, заставить идти прямо перед собой, чтобы все друзья видели, как он шатается и едва держится на ногах. Могла бы отволочь его домой, как беспробудного пьяницу. Я думала об этом. Но в тот миг я не двигаюсь с места. Внезапно меня охватывает жалость. Как мы дошли до такого? Почему человек, стоящий передо мной, верный друг, радушный хозяин, талантливый художник, стал таким ничтожным мужем и отцом? В его силе никто не сомневается, его уважает весь квартал, но почему он считает нужным вымещать свой гнев на собственной семье, тем самым доказывая свою власть? Не понимаю. Наверное, это невозможно объяснить.

Вспыхнувшая дома ярость выжгла все мои силы. Мне кажется, что я сейчас усну.

— Здравствуй, папа! Пойдем домой, все тебя ждут.

— Замечательно, Чоинг, пойдем… Вот, смотрите все, я хороший отец, я слушаюсь свою дочурку…

Он одним глотком опустошает свой стакан, с металлическим стуком опускает его на деревянную бочку, которая заменяет стол, жмет руки нескольким друзьям и идет ко мне практически строевым шагом. Окружающие начинают улыбаться. Отец обожает притворяться клоуном. Он протягивает мне руку — я с расстроенным видом киваю на свою сумку и неловко пожимаю плечами. Я по–прежнему не могу к нему прикоснуться. Лучше уж разыграть небольшой спектакль.

Остаток выходных проходит просто замечательно. Я помогаю братикам делать уроки, вручаю им маленькие подарки (я так делаю каждый раз, когда приезжаю). Не скажу, что у меня много денег, но учитель дает мне достаточно на карманные расходы, а еще гости монастыря часто в благодарность оставляют мне несколько купюр, тазе что если малышам требуется новая пара кроссовок, то я могу себе это позволить. Я знаю, каково это — быть самой бедной в классе, и не хочу, чтобы мои братья испытали го же самое. Еще я сходила на болливудский фильм и вернулась в превосходном настроении. По вечерам мы сидим за столом, едим мясной dhal bat, а родители рассказывают о своих старых друзьях.

Последняя ночь перед отъездом в монастырь. Я лежу в своей кровати, смотрю на пятно света па полу и никак не могу уснуть. Вся семья спит. Отец храпит, как старый мотор. Я слушаю его и улыбаюсь. Может быть, наша семья не хуже других… В конце концов, все мы, словно мухи, залетевшие в банку из–под варенья, бьемся о стенки этой жизни. Я решила уехать и изменить свою судьбу, но это не значит, что теперь я могу осуждать тех, кто остался.