Распахиваю дверь в комнату мамы. Она лежит на кровати; лицо, живот, ноги, все тело раздулось и отекло. Мама словно увеличилась в три раза. Дышит хрипло, с трудом, будто невидимая плотная ткань мешает воздуху пройти. Глаза полузакрыты, голова откинута назад; словно рыба, которую выбросили на берег, она борется с удушьем. Мама умирает.
— Мама, мамочка, я здесь, ты слышишь? Я помогу тебе, обязательно помогу! Не бойся, держись, мама.
Беру ее за руку и осторожно сжимаю, словно это не ладонь, а раненая птица. Я боюсь причинить боль маме. Она вся горит. Пытаюсь передать ей хоть каплю своей энергии — ей всегда это помогало, — но сегодня ничего не происходит. Она меня не слышит и не видит. Больше не могу сдерживать слезы, выбегаю из комнаты. Внутри меня взрывается крик: «Помогите, кто-нибудь, помогите, моя мама умирает!»
Но я душу в себе этот вопль и молчу.
Не знаю, что делать. Кажется, тут уже ничем не поможешь. Возвращаюсь. Сижу рядом с мамой, держу ее за руку, прислонившись головой к спинке кровати. Так проходит четыре часа. Я думаю. Слушаю удары собственного сердца — или это кровь бьется в висках? Столько жизни бурлит во мне — и так близка смерть…
Наконец внутренний голос выводит меня из ступора: «Если ты сейчас ничего не сделаешь, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь».
— Мама, послушай, мама, я знаю, что ты не хочешь обращаться к врачам, но позволь мне отвезти тебя в больницу. Поедем только ты и я. Никто об этом не узнает. Если умрешь, я тайком привезу тебя обратно. Но нам надо хотя бы попытаться. Пожалуйста, мама…
Едва слышный хрип вырывается из ее горла. Она с трудом поворачивает голову и закрывает глаза. Это значит «да».
Тихо-тихо, чтобы не разбудить отца, спящего в той же комнате, я беру маму на руки, сажаю ее на переднее сиденье джипа и везу в реанимационное отделение лучшей городской больницы. Ее тут же окружают несколько врачей. Меня не спрашивают, почему мы так долго ждали, перед тем как приехать. Они просто спасают ее, вот и все. Здесь, в больнице, я больше не известная певица, а просто дочь, чья мать тяжело больна. Через два часа после того, как маме поставили капельницу, мне разрешают зайти к ней в палату. Она спит, лицо спокойное, расслабленное, словно ничего не произошло. Наконец-то кошмар закончился. Моя футболка мокрая от пота, я обгрызла ногти почти до крови. Мама спасена. На этот раз. После пережитого страха и пяти дней в больнице она соглашается на нормальное лечение. И мы начинаем три раза в неделю возить ее на гемодиализ.
С этого момента я стараюсь ограничить поездки; конечно, я продолжаю давать концерты, но все больше времени провожу с родителями. И чаще всего живу у них. Школа Арья Тара уже почти отстроена, сто молодых монахинь (всем от восьми до двадцати лет) уже живут там, а я навещаю их несколько раз в неделю. Всю свою любовь отныне я отдаю родителям, зову их
Вспышки отцовского гнева не ушли в прошлое. Изредка он снова впадает в ярость; это чувство сильнее его, он просто не может с ним бороться. Тем не менее я делаю все возможное, чтобы улучшить его жизнь. Честно говоря, ему потребуется серьезно подумать, чтобы назвать хоть одну причину для жалоб. Со временем я нашла способ одолеть злобу отца. Я все испробовала: равнодушие, смех, понимание. Пыталась его перекричать. Но это все равно что подливать масла в огонь: мое негодование только питало его ярость. Лишь любовь усмиряет отцовский гнев.
Однажды отец ведет себя крайне грубо по отношению ко мне. Пришел домой усталый и лег на кровать. На голове у него вязаная шапочка, которую я сама связала. Начала ее для учителя, но он умер, так что я закончила уже для папы. Мне очень нравится, когда он ее носит. И вот он лежит на кровати, я читаю ему книжку. Он обрывает меня, кричит, что это глупая история и что он ничего не понял, как будто я в этом виновата… Я не выдерживаю и в сердцах говорю:
— С меня хватит! Я все делаю, чтобы ты был счастлив, дарю подарки, привожу духи из путешествий, слушаю тебя, забочусь о тебе, стараюсь всегда быть рядом. Я для тебя как мать. Ни разу не дала повода сомневаться в моей любви и преданности. Но тебе все мало, ты продолжаешь жаловаться и ругаться, словно ждешь чего-то больше. Что тебе еще надо?
— Да что ты такое говоришь? Я тебя никогда ни о чем не просил… Иди-ка лучше приготовь мне чаю…
— Ну, нет, на этот раз я хочу, чтобы ты мне ответил! Скажи — что тебя не устраивает, что я тебе сделала? Я же прекрасно вижу, что с моими братьями ты ведешь себя совсем не так. Во всяком случае, с Лоду Кунчапом, с нашим замечательным Лоду Кунчапом… Ему нет дела до тебя, так почему ты его так любишь?