Меченосец

Небрежно перешагнув через окровавленные тела, он продолжил сеять смерть. Олег поддерживал его устремления с левого фланга.

Толпа внезапно отхлынула, но не разбежалась – булгары устроили себе роздых. Боевой Клык невозмутимо опустил секиру и проворчал:

– Зря ты щит не взял...

– Думаешь, стрелять начнут? – спросил Олег.

– А то...

– Где же наши?..

– Заучи урок: надейся только на себя!

Из орущей толпы прилетела пара стрел с широкими наконечниками, как у хазар. Однако стрелки были никудышные – Боевой Клык свою отбил рукою, а Олег перерубил «змею битвы» в полете.

И тут взревели знакомые голоса – гридни навалились на булгар с тыла, прорубая себе дорогу сквозь кровь и кости. Толпа дрогнула и стала таять – новообращенные разбегались, не спеша угодить к гуриям.

Инегельд с Олегом вытерли оружие о халаты убитых и двинулись навстречу разъяренной дружине.

– Дозволь, княже! – прорычал Малютка Свен. – Дозволь догнать и порешить! Искрошим, как морковь для похлебки!

– Это не воины, – утишил его князь, – не стоит поить наши мечи их вонючей кровью. Все живы-здоровы?

– Почти, – скривился Турберн Железнобокий. Лицо старого вояки выражало печаль – немного натужную, но гридню долго скорбеть не положено. – Грустную новость сообщаю тебе – Адулб помер!

– Помер, говоришь? – хладнокровно повторил князь.

– Кровь пустили старому Адулбу, прямо на торгу. Убийц мы поймали и повесили – это были Талут и Безмер, местные лиходеи.

– Ага... Ясно. Что ж, задержимся в булгарах, похороним купчину как следует. Адулб еще с Аскольдовым сыном хаживал, хазар бил, Миклагард брал. Послужил честно и Водану, и Велесу. Объяви всем: сегодня кладем Адулба в могилу, а девки его пущай одежду кроют и шьют. Треть добра семье возвернем, на остаток погребем Адулба. Пошли, братие...

* * *

Временную могилу выкопали глубокую, положили в нее умершего, поставили рядом с ним кувшин с вином, закуску, гусли и закрыли яму крышкой, присыпали сверху землей.

Девушки шили Адулбу богатые одеяния, работники его и рабы-трэли варили пиво, а князь Инегельд лично сыскал погребальную лодью, не старую еще посудину, на которой не стыдно будет вплыть в мир иной.

Олег злился на задержку, но что уж тут поделаешь? И он носился со всеми вместе, исполняя требования сложного обряда.

Лодью уже выволокли на берег, втащив на березовые подпорки, покрасили и обновили, а вокруг вкопали столбы с личинами богов.

Двое молодых воинов-дренгов подняли на палубу широкую скамью и покрыли ее вышитыми коврами, разложили подушки из ромейской парчи. Другая парочка натянула над скамьею походный шатер, а толстая старуха с видом лютым выстлала ложе драгоценными паволоками. Была она «ангелом смерти», проводницей за последнюю черту, в обиталище предков. Таких, как она, выбирали трудно, ибо не всякая женщина могла без ущерба знаться с нежитью, не каждая умела пройти по лезвию меча между белым светом и иномирьем.

И настал черед страшного выбора – мертвецу нужна была подруга.

Инегельд поступил по-солдатски – вывел всех рабынь и наложниц купца и прямо спросил:

– Кто умрет с Адулбом?

Красны девицы стали бледнеть. Страх умереть боролся в них с желанием попасть в рай, не дожидаясь старости. Девушки переглядывались, будто ища в подругах ответ на мучивший их вопрос. И вот одна из рабынь храбро выступила вперед, звонко выкрикнув:

– Я!

Сероглазая, с носиком в конопушках, девушка смотрела с вызовом и отчаянием, ибо понимала – назад дороги нет. Ее заостренный подбородочек мелко вздрагивал от волнения, зрачки расширились настолько, что цвет глаз стал походить на карий.

– Звать как? – поинтересовался Клык.

– Гута, – ответила сероглазая.

Инегельд кивнул и показал пальцем на двух девушек:

– Ты и ты! Стерегите Гуту и всегда будьте рядом.

– Да, господин, – смиренно ответили девушки.

Турберн собрал местных старух, и те затеяли посмертную брачную церемонию. Гуту переодели в белую рубаху, расплели ей волосы и напоили вином.

Седобородые деды наяривали на гуслях плясовую, им подыгрывали на гудках и бубнах, колотили в барабан, а оседлый печенег по прозвищу Кангар дул в здоровенную серирскую трубу с бычьей головой из серебра.

Пьяную сероглазку взяли под руки и трижды провели вокруг похоронного корабля, а гридни колотили мечами по ножнам и щитам, притоптывали в такт.

– Поженили... – пробормотал Пончик.

– Замуж выдали, – поправил друга Олег.

– Вот счастья девке привалило...

– Как сказать... Она-то уверена, что смертью оплатила билет в жизнь вечную... Ладно, пошли отсюда. Князь приказал две бочки александрийского выкатить...

* * *

И вот наступил день прощания. Четверо пожилых гридней сгребли землю с могилы и подняли крышку. Медленно и торжественно извлекли почерневшее тело в покрывале, вынули кувшин с пивом, закуску и гусли.

– Я уж думал, – сказал Пончик облегченно, – вони будет...

– Да он там как в морозильнике лежал, – фыркнул Олег. – Тут, Понч, каждая мелочь продумана.

– Все равно как-то мрачно все.

– Пончик, ты не на дне рождения...