Меченосцы

Выпустить его, этого утеснителя и палача слуг ордена, победителя в стольких сражениях, причину таких бедствий и позора, победителя, а потом и убийцу Данфельда, победителя де Бергова, убийцу Майнегера, убийцу Годфрида и Хьюга, человека, который в самом Щитно пролил больше немецкой крови, чем ее проливается во время многих сражений… "Не могу, не могу", — повторял про себя Зигфрид, и при одной этой мысли хищные пальцы его судорожно сжимались, а старая, иссохшая грудь с трудом дышала. Но что все-таки, если это будет полезно ордену и обережет его славу? Что, если наказание, которое в этом случае постигнет еще живущих участников преступления, склонит сурового князя Януша на сторону ордена и облегчит заключение с ним договора, а то и союза?.. "Они вспыльчивы, — думал комтур, — но стоит оказать им хоть малейшую услугу, как они тотчас забывают обиды. Ведь и сам князь был взят в плен в собственной своей стране, однако ведь он не мстил…" И Зигфрид, переживая мучительную внутреннюю борьбу, стал ходить по зале; но вдруг ему показалось, что какой-то голос свыше сказал ему: "Встань и жди возвращения Ротгера". Да. Надо было ждать. Ротгер, конечно, убьет этого мальчика, а потом надо будет либо скрыть Юранда и его дочь, либо отдать их. В первом случае князь, конечно, о них не забудет, но, не будучи уверен в том, кто похитил девушку, будет искать ее, будет писать письма магистру, не жалуясь, а только расспрашивая, и все дело чрезвычайно затянется. В другом же случае радость по поводу возвращения дочери Юранда будет больше, чем желание мстить за нее. "А кроме того, ведь мы же всегда можем сказать, что нашли ее после истории с Юрандом". Эта мысль окончательно успокоила Зигфрида. Что же касается самого Юранда, то они с Ротгером давно уже обдумали, как сделать, чтобы он не мог мстить в том случае, если его придется выпустить. Теперь, при мысли об этой выдумке, жестокая душа Зигфрида радовалась. Радовался он и при мысли о суде Божьем, который должен был состояться в Цехановском замке. Относительно исхода смертного боя его не тревожило никакое беспокойство. Он вспоминал об одном турнире в Кролевце, когда Ротгер победил двух знаменитых рыцарей, которые у себя на родине почитались непобедимыми. Вспомнил он и о бое под Вильной с одним польским рыцарем, придворным Спытка из Мелыптына. Ротгер убил его. И лицо Зигфрида прояснилось, а сердце наполнилось гордостью, потому что Ротгера (уже и тогда знаменитого воина) он первый водил на бой с Литвой и учил его способам, какими лучше всего бороться с этим племенем. А теперь "сынок" еще раз прольет ненавистную польскую кровь и вернется покрытый славой. Ведь это же суд Божий: таким образом и орден будет очищен от всяких подозрений… "Суд Божий…" На мгновение старое его сердце сжалось от какого-то чувства, похожего на тревогу. Ротгеру предстоит выйти на смертный бой в защиту невинности ордена, а ведь они виноваты: другими словами, он будет сражаться в защиту лжи… А вдруг случится несчастье? Но вскоре Зигфриду снова показалось, что это невозможно. Ротгер не может быть побежден.

Успокоившись таким образом, старый меченосец стал думать еще и о том, не лучше ли пока что отослать Данусю в какой-нибудь отдаленный замок, который ни в каком случае не мог бы подвергнуться нападению Мазуров. Но после краткого размышления он отказался и от этой мысли. Обдумать нападение и стать во главе войска мог бы только муж дочери Юранда, а ведь он погибнет от руки Ротгера… Потом начнутся со стороны князя и княгини расспросы, письма, жалобы, но именно благодаря этому дело запутается и затемнится, не говоря уже о том, что оно затянется чуть ли не до бесконечности. "Раньше, чем они чего-нибудь добьются, — сказал себе Зигфрид, — я умру, а быть может, и дочка Юранда состарится в плену у меченосцев". Однако он отдал приказ, чтобы в замке все было готово к обороне, а также и к выступлению, потому что не знал как следует, чем кончится его совещание с Ротгером, и решил ждать.

Между тем со дня, в который Ротгер обещал возвратиться, прошло дня два, потом три, четыре, а перед воротами Щитно не появлялся никто. Только на пятый день, почти уже в сумерки, перед башенкой привратника раздался звук рога. Зигфрид, только что кончивший вечернюю молитву, тотчас выслал слугу узнать, кто приехал.

Через минуту слуга вернулся с изменившимся лицом, но перемены этой Зигфрид заметить не мог, потому что огонь горел в глубоком камине и мало освещал комнату.

— Приехали? — спросил старый рыцарь.

— Да, — отвечал слуга.

Но в голосе его было что-то встревожившее Зигфрида, и тот спросил:

— А брат Ротгер?

— Брата Ротгера привезли.

Зигфрид встал с кресла. Он долго держался рукой за поручень, точно боялся упасть и наконец произнес глухим голосом:

— Дай мне плащ.

Слуга набросил ему на плечи плащ, а он, видимо, уже овладел собой, потому что сам накрыл голову капюшоном и вышел из комнаты.