Меченосцы

— Люди мы бедные, но деньги у нас есть, и что с нас следует, то мы платим, как записано в "письме" и как сам я знаком святого креста скрепил. Если же вы хотите, чтобы мы доплатили за хозяйство и за разное имущество, то тоже не будем спорить, а заплатим сколько прикажете, и в ноги вам, благодетелю нашему, поклонимся.

Сказав это, он низко поклонился аббату, а за ним то же самое сделал Збышко. Аббат, ожидавший споров и торговли, был совершенно сбить с толку таким поведением и даже не особенно доволен этим, потому что хотел при переговорах ставить разные свои условия, а теперь удобный случай к этому пропал.

Поэтому, отдавая "письмо", то есть закладную, на которой Мацько расписывался, поставив крест, он сказал:

— Что вы мне о доплате толкуете?

— Потому что даром брать не хотим, — хитро отвечал Мацько, зная, что чем он больше будет по этому поводу спорить, тем больше получит.

Действительно, аббат мгновенно вскипел:

— Ишь ты, какие! Не хотят от родных даром брать! Кусок хлеба им поперек горла становится. Я не пустошь брал и не пустошь отдаю, а если захочется мне и этот вот мешок швырнуть — так швырну.

— Этого вы не сделаете! — вскричал Мацько.

— Не сделаю? Так вот же вам ваш залог! Вот ваши гривны! Я деньги дал потому, что так хотел, а если бы захотел их на дорогу швырнуть, так и то не ваше дело. Вот, как я этого не сделаю!..

Сказав это, он схватил мешок и грянул им об пол, так, что из лопнувшего холста посыпались деньги.

— Пошли вам Господь! Пошли вам Господь, отец и благодетель! — стал восклицать Мацько, который этого только и ждал. — От другого бы я не взял, но от родственника и духовника — возьму!..

Аббат же некоторое время грозно смотрел то на него, то на Збышку и наконец сказал:

— Я хоть и сержусь, а знаю, что делаю; но что получили — то крепко держите, потому что предупреждаю: больше вы не получите ни единого скойца.

— Мы и на то не надеялись!

— Но знайте, что все, что после меня останется, получит Ягенка.

— И землю? — наивно спросил Мацько.

— И землю! — рявкнул аббат.

Тут лицо у Мацьки вытянулось, но он взял себя в руки и сказал:

— Э, что там о смерти думать. Дай вам Господь Бог сто лет прожить, а то и больше, и хорошее епископство получить!

— А хоть бы и так?.. Разве я хуже других? — отвечал аббат.

— Не хуже, а лучше!

Эти слова успокоительно подействовали на аббата, потому что вообще гнев его бывал недолог.

— Ну, — сказал он, — вы мои родственники, а она только крестница, но я люблю и ее, и Зыха с давних лет. Лучшего человека, чем Зых, нет на свете и лучшей девушки, чем Ягенка — тоже. Что против них можно сказать?

И он стал смотреть вызывающе, но Мацько не только не спорил, но поспешно подтвердил, что лучшего соседа во всем королевстве не сыщешь.

— А что касается девки, — сказал он, — так я дочку родную не любил бы больше, чем ее люблю. Благодаря ей я выздоровел и не забуду ей этого до самой смерти.

— Прокляты будете и один, и другой, если забудете, — сказал аббат, — и я первый вас прокляну за это. Я обидеть вас не хочу, потому что вы мне родня, и потому придумал способ, чтобы то, что после меня останется, было Ягенкино и ваше. Понимаете?

— Дай Бог, чтобы так стало! — ответил Мацько. — Господи Иисусе! Я бы пешком пошел ко гробу королевы в Кракове, на Лысую гору, чтобы древу Креста Господня поклониться…

Аббат обрадовался искренности, с какой говорил Мацько, улыбнулся и проговорил:

— Девка имеет право выбирать, потому что и хороша она, и приданое порядочное, и род благородный. Что ей Чтан или Вильк, коли и воеводин сын не был бы для нее слишком высок. Но если бы я кого-нибудь ей посватал — она бы пошла за того, потому что любит меня и знает, что я ей плохо не посоветую!..

— Хорошо будет тому, кого вы посватаете, — сказал Мацько. Но аббат обратился к Збышке:

— А ты что?

— Да я то же думаю, что дядя!..

Благородное лицо аббата прояснилось еще больше; он похлопал Збышку по плечу и спросил:

— А почему это ты у костела ни Чтана, ни Вилька к Ягенке не подпустил? А?..

— Чтобы они не думали, что я их боюсь, и чтобы вы тоже этого не думали.

— Но ведь ты и воду святую ей подал!..

— Подал.

Аббат снова хлопнул его по плечу:

— Так… женись на ней!

— Женись на ней! — как эхо воскликнул Мацько.

На это Збышко убрал волосы под сетку и спокойно ответил:

— Как же мне жениться, если я в Тынпе перед алтарем дал клятву Данусе?

— Ты дал клятву достать павлиньи перья, и доставай их, а на Ягенке женись!

— Нет! — отвечал Збышко. — Потом, когда она накинула на меня покрывало, я поклялся, что возьму ее в жены.

Лицо аббата стало наливаться кровью, уши его посинели, а глаза стали вылезать на лоб; он подошел к Збышке и сказал сдавленным от гнева голосом:

— Клятвы твои — шелуха, а я ветер. Понял? Только и всего!

И он дунул ему на голову так сильно, что даже сетка слетела, а волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Тогда Збышко нахмурил брови и, глядя аббату прямо в глаза, сказал:

— В моей клятве моя честь, а чести своей страж я сам!