Меченые злом

Извиваясь, словно червь, в темном грохочущем багажнике "мазды", Леха утробно выл, и крупные слезы обильно орошали и сумку с инструментами, которая больно била по скуле, и какие-то тряпки, и его одежду. Не будь клейкой ленты, сковавшей челюсти и позволяющей лишь мычать, он бы вопил не переставая. Ужас высушил мозги до состояния трухи, и все его движения были скорее непроизвольными, конвульсивными, нежели осознанными. Леха бился внутри своего жестяного узилища, словно птица в силках.

Ехали долго. Постепенно Саюшкин обессилел и почти успокоился. На смену смертному ужасу пришло тупое безразличие. Он начал смотреть на происходящее как бы со стороны, глупо удивляясь с какой такой стати его угораздило очутиться в багажнике автомобиля.

Леха будто напрочь забыл все предшествующие события. Мало того, ему стало казаться, что все это с ним уже происходило и теперь он просто видит дурной сон.

Через какое-то время "мазда" съехали с асфальта и добрый час передвигалась по грунтовой дороге, судя по въедливой мелкой пыли, проникающей даже в хорошо герметизированный багажник новой машины.

Наконец "мазда" остановилась, и Леху извлекли на свет ясный. К этому времени его блаженное состояние начало постепенно трансформироваться в некий симбиоз, состоящий из страха за свою жизнь, упрямства, жадности и фатализма. Саюшкин настолько пришел в себя, что едва ощутил под ногами твердую землю, сразу же начал строить планы побега.

Но увиденное мало располагало к оптимизму. Машина стояла во дворе двухэтажного загородного дома или сельскохозяйственной усадьбы; нет, скорее фермерского хозяйства, если судить по навесу, под которым стоял трактор "Беларусь", автомобильный прицеп, плуги и какие-то неизвестные Лехе агрегаты, находившиеся в идеальном состоянии, что для колхоза не характерно.

Двор окружала высокая дощатая изгородь, в которой не было ни единой щели. Поверх нее вилась новенькая колючая проволока, закрепленная на электроизоляторах. Видимо, по "колючке" был пропущен ток.

Саюшкина повели к добротному амбару, расположенному в глубине двора, сбоку от двухэтажного дома. Там же находился вольер, в котором бесновались три огромные кавказские овчарки. Лехе, немало перевидавшему на своем веку четвероногих друзей человека, стало не по себе, когда он увидел налитые злобой глаза этих зверюг. Такие разорвут, не успеешь и ахнуть, подумал вор. Уж он-то в собаках разбирался…

Его определили в каморку, очень похожую на тюремный карцер; только стены в ней были деревянными. Маленькое зарешеченное окошко пропускало немного света, и Саюшкин увидел под одной из стен старый матрац. У двери он рассмотрел пустое ведро с деревянной крышкой, исполняющее роль параши, а на низком табурете стояла алюминиевая кружка, и лежал закаменевший сухарь. Похоже, Леха был не первым и не последним узником этой "сельскохозяйственной" тюрьмы.

Ему развязали руки и грубо сорвали с лица клейкую ленту. Конвоир – бык с угрюмым прыщавым лицом – коротко, без замаха, ткнул Лехе под ребра своим чугунным кулачищем и сказал:

– Веди себя тихо. Чтобы ни гу-гу. Иначе выбью тебе все зубы и загоню в глотку деревянный кляп.

– З-за что-о?.. – заикаясь, едва вытолкнул из себя слова Саюшкин.

Лехе очень хотелось в этот момент заплакать (удар был сильным и в самое больное место – почти подмышку), но резервуар со слезами уже был опустошен.

– За то и за это. – Бык вдруг осклабился; наверное, ему понравилась его нечаянная "мудрая" фраза. – Все, ложись и нишкни. И смотри тут не нагадь на пол. Заставлю языком вылизывать.

Он ушел. Громыхнул засов и в каморке воцарилась напряженная и странная для Саюшкина тишина. После поездки в грохочущем багажнике ему казалось, что уши заткнуты ватой.

Леха бесцельно обошел свою камеру, в уме считая количество шагов. Выходило на то, что размер каморки были где-то два на три метра. Пощупав стены, вор убедился в их добротности. Амбар был сложен из деревянного бруса и совсем недавно, от силы тричетыре года назад.

Подставив табурет, Саюшкин попробовал на прочность и решетку. Но ее мог разломать разве что былинный богатырь Илья Муромец. В окошко виднелась часть второго этажа дома. Из раскрытого окна доносились звуки музыки – что-то современное – и слышался звон бокалов. Видимо, там шло застолье.

Значит, меня оставили на десерт, с горечью подумал Саюшкин. Хозяин не хочет прерывать обед из-за такой ничтожной личности, как собачий вор. Скорее всего, "беседа" с Лехой должна происходить без лишних глаз и ушей.

А, судя по голосам, в доме были гости. Притом, достаточно крутые: только теперь вор из своего окошка заметил "мерседес", "вольво" и "джип", стоявшие в тени деревьев минипарка с фонтанчиком и каменным японским садом. Возле машин горделиво расхаживали павлины, а на одном из камней лежал, греясь на неярком солнышке, диковинной породы кот.