Меченый

– Мы боремся против зла. Как насчет Терезы Уэллмен? Мы собираемся вернуть ей дочку.

– Это ты собираешься вернуть ей дочку. А я присутствую в фирме просто для мебели. Мне нужно что-то сделать, но я не знаю что.

– Чего ты хочешь, здесь и сейчас? Хочешь получить деньги?

– Давай.

– Правда?

– Конечно. Деньги – это хорошо. Забавно было бы купить себе яхту, как ты думаешь? Синие блейзеры и белые брюки.

– Тебе бы они пошли.

– Мне нужно было родиться в семье Пирпойнт и быть сказочно богатой.

– Они много не заплатят, но кое-что я смогу выторговать. Хотя в этом случае тебе придется переехать до конца месяца.

– Хорошо.

– Правда? – удивился я. – Ты легко поддалась на соблазн легких денег – это на тебя не похоже.

– Извини, Виктор. Все это глупо. Мне не следовало тебя втягивать в это дело, особенно перед слушаниями по делу Терезы и в то время, когда ты пытаешься договориться насчет Чарли Калакоса. Мне следовало искать новую квартиру, как только я получила уведомление. Наверное, я немного выбита из колеи.

– Мы оба выбиты из колеи.

– Не знаю, ты последнее время выглядишь счастливым.

– Потому что влюбился. В журналистку.

– Правда?

– По крайней мере сейчас я так чувствую. Вчера была девушка на мотоцикле.

– По-моему, ты тоже что-то ищешь.

– Наверное. А помнишь помощницу стоматолога-гигиениста, которая разгромила мою квартиру?

– Конечно.

– Я еще не навел порядок.

– Виктор?

– Квартира до сих пор в руинах.

– Виктор, – она мрачно рассмеялась, – это же никуда не годится.

– Увы.

– Тебе нужно будет ехать в «ИКЕА».

– Но я ненавижу «ИКЕА» – светлое дерево и шведский юмор. Меня зовут не Свен, я давно закончил колледж, я даже не знаю, что такое логанова ягода.[6] Квартира в стиле «ИКЕА» будет означать мою смерть.

– Боже мой, Виктор, ты даже в худшей форме, чем я.

Я потер грудь и ощутил боль от татуировки.

– Тебе неизвестна даже половина происходящего. Запомни раз и навсегда, Бет: какие бы неприятности с тобой ни случались, мои неприятности всегда гораздо хуже. А сейчас я пойду и выясню, какие деньги могут тебе перепасть.

– Давай.

Я встал и повернулся к Юджину Фрэнксу, который смотрел на нас с надеждой на лице.

– На сколько ты надеешься? – тихо спросил я у Бет.

– Мне все равно, – откликнулась она.

– Тогда я постараюсь.

Направляясь к Фрэнксу, я отрицательно покачал головой. Он поднял брови.

– Безнадежно, – сказал я. – Извините. Ее абсолютно, решительно нельзя купить. Она собирается оставаться в квартире до последней минуты, отпущенной законом. Она сказала, что сделает это из принципа.

– Ненавижу принципы, – сообщил Фрэнкс. – Им нет места в юридической практике.

– Это всем известно, – согласился я. – Но такая уж она женщина.

– Вы не можете ее переубедить?

– Я пытался, – сказал я. – Испробовал все средства. Давайте скажем, чтобы дело готовилось к слушанию. Мы где-то в середине списка, поэтому нас вызовут после полудня.

Он посмотрел на часы.

– Я не могу ждать весь день слушания этого дурацкого дела. У меня назначена встреча с партнером-распорядителем по поводу нового клиента.

– Стэнфордом Куиком? С тем парнем, который представляет фонд Рандольфа?

– Это клиент, который назначается государством. Остальные – корпоративные гиганты.

– Почему это так срочно?

– Он типичный ублюдок. Не желает, чтобы простой партнер заставлял его ждать.

– Простите, Юджин, но она непреклонна. Я не буду возражать, если мы отложим…

– Вы имеете представление, сколько мы теряем за каждый день отсрочки строительства? Нужно решить это сегодня.

– Хорошо. Тогда у нас нет выбора, кроме как предстать перед судьей.

Мы подошли к дверям зала суда, открыли их. И тут же по нам ударил гомон и запах. Зал в тот день напоминал ожившую поэму Эммы Лазарус, начертанную на основании статуи Свободы: усталые, сбившиеся в кучу люди, бедняки и бездомные, ищущие приюта. Фрэнкс понюхал воздух и отступил на шаг.

– Виктор, что, если мы предложим сумму, которая поразит ее?

– Ах, Юджин, – сказал я, качая головой с печальной уверенностью, – сомневаюсь, что она согласиться, но всегда можно попробовать.

Глава 16

Свечи и благовония, тьма и плотный запах больного человека, собранные в кучу подушки в голове постели, мучительный кашель, призрак смерти, свернувшийся горгульей на худой старческой груди.

– Хотите чашечку кофе, Виктор?

– Нет, спасибо, миссис Калакос.

– Я крикну Талассе, она заварит. Кофе, который она готовит, больше похож на спитой чай, потому что она заваривает кофейную гущу несколько раз, но тем не менее я могу попросить.

– Нет, не нужно.

– Тогда подойдите ближе. Садитесь. Нам нужно поговорить.

Я подошел ближе и сел. Она дотронулась ладонью до моего подбородка. Я постарался не вздрогнуть от прикосновения маслянистой ладони.

– Вас показывали по телевизору. Мой Чарли становится знаменитостью благодаря картине. Это смешно, потому что мой Чарли не может нарисовать даже собаку.

– Кто-то другой сообщил прессе о картине.

– Разве не вы, Виктор? Мне показалось, что вам нравится выступать по телевидению. Тогда кто?

– Не знаю, но когда появились сообщения в прессе, я подумал, что интервью – это лучший выход для Чарли. Но не все получилось так, как хотелось.